жидкость от клопов во флаконах, она перерезала в одно мгновение и тут усвоила второе, именно, что, даже будучи совершенно свободной, нужно быть хоть крошечку благоразум ной. Что по городу и ходить, и ездить, и летать нужно медленно. Только чудом затормозившись, она едва не разбилась насмерть о старый покосившийся газовый фонарь на углу. Вильнув в сторону, Маргарита сжала покрепче щетку и полетела медленно, всматрива ясь в электрические провода и вывески, выступающие поперек тротуаров.
Третий переулок вел прямо к Арбату. Вылетая на него, Марга рита совершенно освоилась с управлением щеткой и поняла, что та слушается малейшего прикосновения рук и ног и что нужно только одно – быть внимательной, не буйствовать. Кроме того, со вершенно ясно стало уже в переулке, что прохожие ее не видят. Никто не задирал голову, не кричал: «Гляди! Гляди!», не шарахался в сторону, не визжал, не падал в обморок, не улюлюкал, не хохотал диким смехом.
Маргарита летела беззвучно и не очень высоко. Да, буйствовать не следовало, но именно буйствовать-то и хотелось больше всего. При самом влете на сияющий Арбат освещенный диск с черной кон ской головой преградил всаднице дорогу.
Маргарита осадила послушную щетку, отлетела, подняла щетку на дыбы и, бросившись назад, внезапно концом вдребезги разбила эту конскую голову. Посыпались осколки, тут прохожие шарахнулись, засвистели свистки, а Маргарита, совершив этот ненужный посту пок, припала к жесткой щетине и расхохоталась.
«А на Арбате надо быть еще повнимательнее, – подумала ведь ма, – тут черт знает что».
И действительно. Под Маргаритой плыли крыши троллейбу сов, автобусов и легковых машин, по тротуарам, сколько хватало глаз, плыли кепки, миллионы кепок, как показалось Маргарите. В кепочной реке вскипали изредка водоворотики. От реки отделя лись ручейки кепок и вливались в огненные пасти универмагов и выливались из них. Весь Арбат был опутан какими-то толстыми проводами, затруднявшими летящую, и вывески торчали на каж дом шагу.
– Фу, какое месиво! – раздраженно вскричала Маргарита. – По вернуться нельзя!
Рассердившись, она сползла к концу щетки, взяла поближе к ок нам над самыми головами и высадила головой щетки стекло в апте ке. Грохот, звон и визг были ей наградой.
В разрушении есть наслаждение, тоже мало с чем сравнимое. На гло хохоча, Маргарита приподнялась повыше и видела, как тащили кого-то и кто-то кричал: «Держите сукина сына! Он, он! Я видел!»
– Да ну вас к черту! – опять раздражилась Маргарита. Засмотрев шись на скандал, она стукнулась головой об семафор с зеленым вол нистым глазом.
Захотелось отомстить. Маргарита подумала, прицелилась, снизи лась и на тихом ходу сняла с двух голов две кепки и бросила на мос товую. Первый, лишившись кепки, ахнул, повернулся, в свою оче редь прицелился, сделал плачущее лицо и ударил по уху шедшего за ним какого-то молодого человека.
– Не он, дурак ты! – захохотав над его головой, вскричала Марга рита. – Не того треснул!
Драчун поморгал глазами и послушно ударил другого.
Маргарита под тот же неизбежный свист отлетела от драки в сто рону.
Приятно разрушение, но безнаказанность, соединенная с ним, вызывает в человеке исступленный восторг. Через минуту по обеим сторонам Арбата гремели разбиваемые стекла, кричали и бежали пе шеходы, вскипали драки. Троллейбус, шедший к Смоленскому, вдруг погас и остановился, загромоздив дорогу машинам. Кто-то снял ро лик с провода. На укатанном, блестящем от масла асфальте валялись раздавленные помидоры и соленые огурцы.
Но, опять-таки, все на свете приедается. Арбат надоел Маргари те, и, взмыв, она мимо каких-то сияющих зеленым ослепительным светом трубок на угловом здании театра вылетела в переулок.
– Царствую над улицей! – прокричала Маргарита, и кто-то вы глянул в изумлении из окна четвертого этажа.
Зажав щетку ногами, Маргарита сдирала кожуру с копченой кол басы и жадно вгрызалась в нее, утоляя давно уже терзавший ее го лод. Колбаса оказалась неслыханно вкусная. Кроме того, придавало ей еще большую прелесть сознание того, как легко она досталась Маргарите. Маргарита просто спустилась к тротуару и вынула свер ток с колбасой из рук у какой-то гражданки.
Теперь Маргарита медленно плыла на уровне четвертого этажа в узком, но сравнительно хорошо сохранившемся переулке, причем и по левую, и по правую руку у нее были громадные, высокие дома, по левую – старой стройки, по правую – недавно отстроенные. И в тех, и в других окна были раскрыты, и из многих из них слыша лась радиомузыка.
Маргарите захотелось пить после колбасы. Она повернула и мяг ко высадилась на подоконнике в четвертом этаже и убедилась, что попала в кухню. Два примуса грозно ревели на громадной плите, за валенной картофельными очистками. Голубовато-зеленое пламя хле стало из них и лизало дно кастрюлек, и казалось, что еще секунду, и примусы лопнут. Две женщины стояли у кастрюль и, отворачивая носы, ложками мешали одна кашу, другая зловонную капусту, ведя между собою беседу.
Маргарита прислонила щетку к раме, взяла грязный стакан со столика, сполоснула его над засоренной спитым чаем раковиной и, с наслаждением напившись, прислушалась к тому, что говорили две домохозяйки.
– Вы, Пелагея Павловна, – грустно покачивая головой, говорила та, что кашу мешала, – и при старом режиме были стервой, стервой и теперь остались!..
– Свет, свет тушить надо в клозете за собою! Тушить надо, – отве чала резким голосом Пелагея Павловна, – на выселение на вас пода дим! Хулиганье!
– Пельмени воруешь из кастрюль, – бледнея от ненависти, отве тила другая, – стерва!
– Сама стерва! – ответила та, что якобы воровала пельмени.
– Обе вы стервы! – сказала Маргарита звучно.
Обе ссорящиеся повернулись на голос и замерли с грязными лож ками в руках. Маргарита повернула краники, и сразу оба примуса, за шипев, умолкли.
– Ты… ты чужой примус… будешь тушить? – глухим и страшным голосом спросила Пелагея Павловна и вдруг ложкой спихнула каст рюлю соседки с примуса. Пар облаком поднялся над плитой. Та, у ко торой погибла каша, швырнула ложку на плиту и с урчанием вцепи лась в жидкие светлые волосы Пелагеи Павловны, которая немедлен но испустила высокий крик: «Караул!» Дверь кухни распахнулась, и в кухню вбежал мужчина в ночной сорочке и с болтающимися сзади подтяжками.
– Жену бить?! – страдальчески спросил он и кинулся к сцепив шимся женщинам, но Маргарита подставила ему ножку, и он обру шился на пол с воплем.
– Опять дерутся! – провизжал кто-то в коридоре. – Звери!
Еще кто-то влетел в кухню, но уж трудно было разобрать кто – мужчина или женщина, потому что слетела и кастрюля с другого примуса и зловонным паром, как в бане, затянула всю кухню.
Маргарита перескочила через катающихся по полу в клубке двух женщин и одного мужчину, схватила щетку, ударила по стеклу так, что брызнуло во все стороны, вскочила на щетку и вылетела в переулок. Вслед ей полетел дикий уже совершенно вой, в который вре зался вопль «Зарежу!!» и хрустение давленого стекла.
Хохоча, Маргарита галопом пошла вниз и поплыла в переулке, раздумывая о том, куда бы еще направиться. Так доплыла она до кон ца переулка, и тут ее внимание привлекла роскошная громада вновь отстроенного дома.
Маргарита приземлилась и увидела, что фасад дома выложен чер ным мрамором, что двери широкие, что за стеклом виднеются фу ражка и пуговицы швейцара, что над дверьми золотом наложена надпись: «Дом Драмлита».
Что-то соображая, Маргарита щурилась на надпись, ломая голову над вопросом, что означает слово «Драмлит».
Взяв щетку под мышку, Маргарита вошла в подъезд, толкнув две рью удивленного швейцара, и увидела лифт, а возле лифта на табу ретке женщину, голова которой была обвязана, несмотря на теплое время, пуховым платком.
И вот тут Маргарите бросилась в глаза черная громадная доска на стене и на этой доске выписанные белыми буквами номера квартир и фамилии жильцов.
Венчающая список крупная надпись «Дом Драматурга и Литера тора» заставила Маргариту испустить хищный, задушенный вопль.
Подпрыгнув, она жадно начала читать фамилии: Хустов, Двубратский, Квант, Бескудников, Латунский…
– Латунский! – визгнула Маргарита. – Латунский!
Глаза ее побежали дальше:…СемейкинаТалл, Мстислав Лавров ский…
– Лавровский?! – зарычала Маргарита… Швейцар у дверей вер тел головой и даже подпрыгивал, стараясь понять чудо – заговорив ший список жильцов.
– Ах, я дура, ах, я дура! – шипела Маргарита. – Я теряла время… я, я…
Через несколько мгновений она поднималась вверх, в каком-то упоении повторяя:
– Латунский, 34, Латунский, 34…
В лифте она не нуждалась, щетка плавно несла ее вверх, отщелки вая концом палки ступени…
Маргарита мурлыкала, по-кошачьи напевала: «34». «Сейчас, сей час…»
Вот 32 налево, 33 направо, сейчас, сейчас!
Вот налево он – 34-й номер! Карточка – «О.Латунский».
Маргарита соскочила со щетки, и разгоряченные ее подошвы приятно охладила каменная площадка.
Маргарита позвонила, раз, другой. Но никто не открывал. Марга рита стала жать кнопку и сама слышала трезвон, который поднялся в квартире Латунского. Да, по гроб жизни должен быть благодарен обитатель квартиры № 34 покойному Берлиозу за то, что тот попал под трамвай и траурное заседание было назначено как раз на этот ве чер. Никто не открывал, и Маргарита с размаху ударила щеткой в дверь, но тут же сама себя сдержала.
Во весь мах она неслась вниз, считая этажи, во весь мах вырвалась на улицу, опять поразив швейцара тем, что дверь открылась и за
