испугался – а ну как женщина ответит, что ничего нет? Но женщина ответила:
– Абрикосовая есть.
– Давайте, давайте, давайте, – сказал Берлиоз.
Абрикосовая дала обильную желтую пену, пахла одеколоном. На пившись, друзья немедленно начали икать. Икая, Бездомный спра вился о папиросах, получил ответ, что их нету и что спичек тоже нет.
Отдуваясь и икая, Бездомный пробурчал что-то вроде – «сволочь эта абрикосовая» – и приятели направились к скамейке, и помести лись на ней лицом к зеленому пруду. Пот в тени стал высыхать на них.
Тут произошло второе странное событие, касающееся одного Берлиоза. Сердце его внезапно стукнуло и на мгновение куда-то про валилось, после чего его охватил необоснованный страх и захоте лось тотчас же бежать с Патриарших без оглядки. Берлиоз оглянулся тоскливо, не понимая, что его тревожит. Он побледнел, вытер лоб платком, подумал: «Что это со мной? Я переутомился. Пора бы, в сущности, в Кисловодск…»
И соблазнительная мысль о том, как бы бросить все это к черту и поехать, поехать на юг… И блестящие медные скобки в междуна родном вагоне, и ветер, ветер, ветер навстречу…
Но он не успел еще этого додумать, как воздух перед ним сгустил ся совершенно явственно и соткался из воздуха знойный и прозрач ный тип вида довольно странного. На маленькой головке жокей ский картузик, клетчатый воздушный кургузый пиджачок, ростом в сажень, но худ, как селедка, морда глумливая.
Жизнь Берлиоза складывалась так, что к необыкновенным явле ниям он не привык; поэтому прежде всего он решил, что «этого быть не может…», и вытаращил глаза.
Но это могло быть, увы, потому что длинный, сквозь которого видно, жокей качался перед ним и влево и вправо. «Жара… удар…» – смятенно подумал Берлиоз и уж в полном ужасе закрыл глаза. А ког да открыл, то с облегчением убедился в том, что быть действительно не может – сделанный из воздуха и зноя клетчатый растворился. И тут же тупая игла выскочила из сердца.
– Фу, ты, черт, – сказал товарищ Берлиоз, – ты знаешь, Иван, у меня сейчас от жары едва удар не сделался; даже что-то вроде гал люцинации было… Ну-с, итак…
И тут, обмахнувшись платочком, повел речь, прерванную питьем абрикосовой воды. Речь эта шла об Иисусе Христе. Дело в том, что товарищ Берлиоз заказал Ивану Николаевичу поэму об Иисусе Хри сте для толстого антирелигиозного журнала, который он редакти ровал.
Поэму в триста строк поэт представил вовремя, и была она на писана очень хорошими, по словам товарища Берлиоза, стихами. Бездомный отзывался о Христе крайне неблагоприятно и даже в резких выражениях. Художник уже нарисовал очень хорошую картинку к этой поэме. Христос был изображен во фраке, с моно клем в глазу и с револьвером в руках. Однако все это не удовлетво рило Берлиоза.
Суть была в том, что в основу поэмы Бездомный поместил какоето ошибочное положение, и в общем крупно напутал.
И вот теперь редактору приходилось исправлять ошибку поэта, читая ему нечто вроде лекции.
Надо заметить, что редактор был образован и в речи его запрос то появлялись имена не только Штрауса и Ренана, но и историков Филона, Иосифа Флавия и Тацита.
Поэт, уставив на редактора свои буйные зеленые глаза, с величай шим вниманием слушал его и лишь изредка икал внезапно так, что содрогалась скамейка.
Жар все еще не хотел спадать, за спиной приятелей, проносясь по Бронной, грохотали грузовики, взвизгивали трамваи, тучи белой пыли оседали на липах, уже начинавших зеленеть, а в аллее опять-та ки никого не было.
Меж тем товарищ Берлиоз все дальше уходил в такие дебри, в ко торые может отправиться лишь очень начитанный человек.
Бездомный услышал много интересного про египетского бога Озириса, а непосредственно затем про вавилонского Таммуза. За Таммузом мелькнул пророк Иезекииль, за ним Мардук, а затем совсем уж странный божок Вицлипуцли, фигуру которого, как оказа лось, к великому изумлению Бездомного, лепили из теста.
Тут-то в аллею и вошел человек.
Впоследствии, когда, откровенно говоря, было уже поздно, три учреждения представили свои сводки с описанием этого человека.
Сличение этих сводок не может не вызвать удивления. Так, в пер вой из них сказано, что человек этот был маленького роста, зубы имел золотые и хромал на правую ногу. Вторая сообщает, что чело век был росту громадного, коронки имел платиновые и хромал на левую ногу. В третьей записано было лаконически, что особых при мет у человека не было.
Поэтому приходится признать, что ни одна из этих сводок не го дится.
Во-первых, он ни на одну ногу не хромал. Росту был высокого, а коронки с правой стороны у него были платиновые, с левой золо тые. Одет был так: серый дорогой костюм, туфли в цвет костюма за граничные, на голове серый берет, заломленный на правое ухо, се рые же перчатки, в руках нес трость с серебряным набалдашником.
Рот кривой начисто. Лицо кирпичное, выбритое гладко. Один глаз черный, другой – зеленый. Брови черные, одна выше другой. Словом – иностранец.
Иностранец прошел мимо скамейки, на которой помещались ре дактор и поэт, причем бросил на них косой беглый взгляд.
«Немец…» – подумал Берлиоз.
«Англичанин… – подумал Бездомный, – ишь, сволочь, и не жарко ему в перчатках!»
Иностранец, которому точно не было жарко, неожиданно оста новился и уселся на соседней скамье.
Тут он окинул взглядом высокие дома, квадратом окаймлявшие пруды, причем заметно стало, что видит он это место впервые, а кроме того, что оно его заинтересовало. Почему-то снисходитель но усмехнувшись, он остановил взор на верхних окнах, ослепительно отражавших вечернее солнце, затем перевел глаза на нижние, в которых уж скоплялась понемногу предвечерняя тихая тьма.
С первой скамейки доносилась речь Берлиоза.
– Совсем не на том ты сделал упор, Иван, – мягко говорил, стара ясь не задевать авторского самолюбия, товарищ Берлиоз.
Иностранец прищурился на дальний дом, затем независимо поло жил ногу на ногу, а подбородок на набалдашник. Опять послышался высокий тенор:
– Нет ни одной восточной религии, в которой непорочная дева не родила бы бога-младенца… Тебе нужен пример? Пожалуйста… Древнеегипетская Изида произвела на свет Горуса, да, наконец, Буд да! Ты спросишь про Индию?..
Бездомный не спросил про Индию, а вместо этого сделал попыт ку прекратить икоту, задержав дыхание, отчего икнул мучительнее и громче.
– Будь ты проклята, эта абрикосовая! – пробормотал он, но сейчас же опять сосредоточил свое внимание на словах своего редактора.
– В Греции Афина-Паллада и Аполлон… И позволь мне тебе посо ветовать…
Но тут товарищ Берлиоз прервал речь. Иностранец вдруг поднял ся и направился к собеседникам. Те поглядели на него удивленно.
– Извините меня, пожалуйста, что я позволяю себе подойти к вам, – заговорил иностранец с легким акцентом, – но предмет ва шей ученой беседы столь интересен…
Тут иностранец вежливо снял берет, и друзьям ничего не остава лось, как, приподнявшись, пожать иностранцу руку, с которой тот ловко сдернул перчатку.
«Скорее француз», – подумал Берлиоз.
«Поляк», – подумал Бездомный.
Необходимо добавить, что на Бездомного, который вообще поче му-то неприязненно относился к иностранцам, подошедший произ вел отвратительное впечатление с первых же слов, а Берлиозу, на оборот, очень понравился.
– Разрешите мне присесть? – вежливо попросил неизвестный иностранец.
Пришлось раздвинуться, и иностранец ловко и непринужденно уселся между двумя приятелями и тотчас вступил в разговор.
– Если я не ослышался, – заговорил он, поглядывая то на Берли оза, то на переставшего икать Бездомного, – вы изволили говорить, что Иисуса Христа не было на свете?
– Вы не ослышались, – вежливо ответил Берлиоз, – именно это я и говорил.
– Это поразительно! – воскликнул иностранец.
«Какого черта ему надо?» – подумал Бездомный.
– А вы соглашались с вашим собеседником? – осведомился ино странец, повернувшись к Бездомному.
– На все сто, – подтвердил Бездомный, любящий выражаться не просто.
– Изумительно! – воскликнул иностранец, возводя глаза к небу. Последовала пауза, после которой непрошеный собеседник воров ски оглянулся и сказал, снизив почти до шепота свой бас: – Прости те мою навязчивость, и, поверьте, я никому не скажу – вы не верите в Бога? – и при этом он сделал испуганные глаза.
– Мы не верим в Бога, – улыбнувшись испугу иностранца, отве тил Берлиоз, – и в этом нет никакого секрета.
Иностранец даже назад откинулся и спросил, но не басом, а высо ким голосом:
– Вы -атеисты?
– Да, мы атеисты, – весело ответил Берлиоз, а Бездомный поду мал: «Вот болван заграничный прицепился!»
– Ах, ах, ах! – воскликнул иностранец и заерзал на скамье, и так смотрел на обоих друзей, как будто ему впервые довелось увидеть двух атеистов.
– В нашей стране атеизм никого не удивляет, – дипломатически вежливо сказал Берлиоз, – большинство нашего населения созна тельно и уже давно перестало верить сказкам о Боге, и у нас имеет место обратное явление: величайшей редкостью является верую щий человек.
Здесь иностранец отколол такую штуку: встал и пожал удивленно му Берлиозу руку, произнося такие слова:
– Позвольте вас поблагодарить.
– Это за что вы его благодарите? – заморгав глазами, осведомил ся Бездомный.
– Это очень, очень важное сведение, – многозначительно под няв палец, пояснил заграничный чудак и при этом с некоторым испу гом обвел дома глазами, как бы опасаясь в окнах увидеть атеистов.
«Он и не англичанин…» – подумал
