— лицо белее снега.
Великая шаманка сделала своих „подсоседей“ бедными, послушными. Они охраняют ее и дочь Неускат.
Каждый день пытаются приходить женихи. Дорога к ней — между двух озер.
Поперек дороги стоит железнорогий „келе“ в образе оленя. Задними ногами вкопан в землю, рога по два размаха рук, все широкие отростки рогов — топоры, все тонкие — копья. Кто пройдет, того он и убьет.
Берега озера белеют костями убитых женихов; как морская пена, лежат они на берегу моря.
Говорит Айван:
— Теперь я пойду посватаю дочь жены Корауге.
Говорят ему старики:
— Напрасно себя не жалеешь. Еще не доходя до ее шатра погибнешь. Напрасной смертью пропадешь.
— Коо. Силой померяемся, — говорит Айван. — Лук мой тугой и стрелы остры. Моя стрела пробивает дикого оленя. Может быть, и я убью кого-нибудь и дойду до красавицы Неускат.
„Пошел искать смерть. Чью смерть? Наверное, свою“, — думают старики.
По дороге Айван встретил белых медведей, диких оленей, бурых медведей, волков. Никого не тронул. Стрелы бережет.
— Иди, иди, — говорят звери, — мы поможем тебе. Ты человек, несущий в себе доброе сердце.
Дошел до озер трудной дорогой. Стоит железнорогий олень „келе“ на перешейке. Айван набрался смелости. Натянул тетиву, из лука выстрелил. Стрела попала в глаз. Убил наповал, пошел мимо. Совсем храбрый стал.
Жена Корауге по-прежнему шаманит.
— Новый жених приближается, — кричит она мужу, — хочет отнять у нас одну-единственную дочку! Должно быть, храбрый, близко приближается.
— Разве ты бессильна, что шаманством не можешь убить? — говорит Корауге. — Сколько убила, еще можешь одного убить.
— Не говори напрасно. Приближается, подходит.
Выглянула из полога — жених у входа стоит.
— Какомэй! Ты пришел?
— Да, я пришел.
— Какой дорогой попал ты сюда?
— Между озер.
— А железнорогий олень где?
— Там стоит.
— Что он, спит, что ли?
— Нет, не спит.
— Что же он сделал?
— Ничего, только посмотрел, как я проходил мимо, глазом моргнул.
— Ты зачем пришел?
— Хозяйство ищу, жену себе.
— Последнюю дочь увезти хочешь?
— Да.
— Ну, если хочешь увезти, не голая она поедет. Пойди в соседнее жилище, принеси оттуда мешок с новыми одеждами.
А в соседнем жилище „келе“ злые так и кишат, так и кишат.
Подошел Айван к морскому берегу, повернулся к востоку, подставил подол кухлянки, — пришла всякая морская живность. Моржи, тюлени, огромные киты нападали в подол.
Подошел к жилищу „келе“, швырнул все в полог.
Напали они на добычу, кричат:
— Еда, еда!
Дерутся из-за каждого куска. Айван сдернул мешок с перекладины и бегом назад.
— Принес? — спрашивает шаманка.
— Да.
— А тамошние что?
— Ничего.
— Они спят, что ли?
— Нет, смотрят глазами.
— Единственную дочку хочешь увезти?
— Да.
— Ну, если увезешь, не босая поедет. Иди в другое жилище, на левой стороне, принеси оттуда мешок с обувью.
Терпеливо пошел Айван на морской берег, повернулся к западу, подставил подол кухлянки, — пришла вся ходящая на лапах морская живность. Белые медведи, выдры наполнили подол.
Подошел к жилищу „келе“, бросил через вход.
— Еда, еда! — кричат „келе“.
Сцепились хуже прежних. Бьют друг друга железными костями. Айван схватил в суматохе мешок и скорее вон.
— Принес?
— Да.
— Тамошние что? Да что они, спящие, что ли?
— Нет, смотрят глазами.
— Единственную дочку хочешь увезти?
— Да.
— Ну, если увезешь, то надо дорожный мешок. Пойди в жилище на правой стороне, на задней стене висит тюлений калауз, принеси сюда.
В жилище на правой стороне живет один „келе“ — всех страшней.
Четыре ноги, четыре руки. Лица нет, только пасть, вместо зубов — железные крючья. Половина тела железная, половина каменная. Он еще не ел от начала создания, потому что зарыт недвижно в скалу, только длинными руками шарит вокруг себя, не видя.
Пошел Айван на гору, повернулся к югу, подставил подол кухлянки, — прибежала горная живность. Олени, горные бараны, росомахи, медведи бурые нападали в подол.
Подошел к входу, бросил внутрь — задвигались руки, одна у другой отнимают куски, давится „келе“, торопясь есть после давнишнего голода…»
Старик замолчал. Он рассказывал не спеша, и как только потухала его трубка, Тает-Хема подносила ему зажженную спичку. Дети слушали, затаив дыхание.
Затянувшись табаком, он продолжал:
— «Сдернул Айван мешок с задней стенки, прямо над „келе“, скорее вон выбежал. Пришел к коварной теще.
— Принес?
— Принес, — отвечает Айван.
— А тамошний хозяин что? Он спит, должно быть?
— Нет, движет руками, глазами не смотрит — глаз нет.
— Тытэ нет вэрин! (вот так диво!) — воскликнула теща. — Последнюю дочку хочешь увезти? Если хочешь увезти, где твои олени? Без оленей нет жизни.
Пошел Айван в тундру, нашел густой тальник, топнул ногой — стало большое стадо.
— Если есть олени, где пастухи-погонщики? — спрашивает теща.
Пошел Айван в тундру, нашел чащинник, топнул ногой — стали пастухи-погонщики. Бегут они справа и слева от стада.
