— Я придумал… очень интересную вещь.
— Какую?
— Давай, я научу Таграя управлять самолетом. Он это с легкостью освоит.
— Летчика хочешь из него сделать?
— Да.
— Нет, Андрей Андреевич, это не пойдет. Ему школу надо окончить. А потом, мы совершенно не имеем никакого права рисковать первыми ростками национальной интеллигенции.
— То есть как это рисковать?
— А вдруг он угробится на самолете?
— На этот счет у меня есть мудрая народная поговорка. Своим бойцам я иногда говорю ее: вдруг и чирей не сядет! Не поговорка, а прямо диалектика. А потом, известно ли тебе, что процент гибели людей на железных дорогах больше, чем в авиации? По-твоему, его и на поезд нельзя посадить: а вдруг авария?
— Учиться же ему, Андрей Андреевич, надо. Школу нужно окончить.
— От школы я не намерен его отрывать. Я предлагаю без отрыва от производства. Накануне выходного дня буду за ним присылать нарту. Приедет он ко мне с ночевкой, а за пять минут до начала занятий будет доставлен в школу — как из пушки, при любых обстоятельствах.
Трудно было найти какой-нибудь веский довод против, и директор согласился.
В окно они увидели Таграя, проходящего по улице с Леной. Она что-то оживленно рассказывала ему.
— Таграй! — крикнул директор в форточку. — Зайди!
Таграй вбежал в комнату.
— Эх, Таграй, Таграй, что же ты доктору-то проиграл? — встретил его Андрей Андреевич.
Таграй засмеялся.
— Мне Мария Федоровна сказала, что если я почаще ему буду проигрывать, он готов мне купить в подарок целую упряжку собак.
— Подумаешь, какое дело — собаки! Десять километров в час! Пусть он купит тебе самолет. Так и быть, для такой цели я ему продам один старенький, — шутя заметил Андрей Андреевич.
— Таграй, — сказал директор, — Андрей Андреевич придумал для тебя новое занятие.
— Какое занятие?
— Хочет научить тебя управлять самолетом.
— Меня? А разве можно? — спросил Таграй с сияющим лицом.
— Если хочешь, могу научить, — сказал Андрей Андреевич.
— Очень хочу. Пожалуйста, научи! Только правду ли ты говоришь, Андрей Андрей?
— Правду, Таграй. Сейчас только о тебе говорили.
— О-о! Я очень хочу летать. Я всегда смотрю на самолет и всегда думаю об этом. Один раз во сне даже видел, как я летал над тундрой.
— Значит, договорились? Руку, Таграй!.. — И Андрей Андреевич, звонко ударив по его руке, энергично затряс ее. — По выходным дням будем учиться. Только условие, Таграй: не болтать. Учиться будем по секрету, чтобы никто и не знал, что ты учишься. Может быть, не научишься еще. Смеяться будут.
— Есть, товарищ Горин! — радостно согласился Таграй.
— А теперь пойдем к доктору, поговорим насчет здоровья.
Доктор встретил их с распростертыми объятиями. Сегодня он вообще готов был обнять весь мир. Такой незначительный факт, как победа в шахматной игре, здесь, на далеком Севере, вырастал в грандиозное событие.
— В гости зашли, доктор. Да немного и о деле договорить, — сказал Андрей Андреевич, присаживаясь к столу.
— Пожалуйста, пожалуйста! — кричал доктор.
— Думаю Таграя научить управлять самолетом.
— Чем, чем? — насторожился доктор.
— Самолетом. Вот пришли узнать: может ли он летать по состоянию здоровья или нет?
Доктор порывисто встал со стула, заходил по комнате и резко сказал:
— Нет, не может!
Таграй испуганно посмотрел на доктора, перевел вопрошающие глаза на Андрея Андреевича и опять на доктора.
— Почему, доктор? — удивился Андрей Андреевич.
— Я сказал: не может — и все! — уже сердито заявил доктор.
— Доктор, вы же мне говорили, что я здоров? — спросил Таграй.
— Для чего здоров, а для чего и нездоров. А вообще ты иди, немного погуляй. Иди, иди, Таграй. Нам одним нужно поговорить.
Недовольно оглядываясь, Таграй вышел.
— В чем дело, Модест Леонидович? Что он, действительно нездоров? Надо бы посмотреть, а вы выпроводили его.
— Незачем мне смотреть! Они у меня и так все как на ладони. Вот листы диспансеризации учеников.
— Ну, и что, он болен? Сердце не годится?
— Нет, не болен. Но ты, Андрей Андреевич, не дело задумал!
— Вот это замечательно, доктор! Давно бы на «ты» нужно перейти.
— Прошу прощенья. Это — сгоряча.
— Пожалуйста, пожалуйста! Мы с вами ведь давнишние приятели. Можно сказать, пионеры на Севере.
— Я смотрю, Андрей Андреевич, нечего вам делать на своей заставе. Вот вы и выдумываете всякую чертовню. Летчика ему захотелось сделать! Чтобы он напоролся где-нибудь на торос?
— Модест Леонидович, этот вопрос решен. Поглядите, пожалуйста, в листок Таграя.
— Мне смотреть нечего. Я наизусть их всех знаю. Вот он, листок! Сердце — в норме, нервы — в порядке, а для вашего брата больше ничего и не требуется. А его глазами можно отсюда рассматривать Америку.
— Вот и отлично! Я только, доктор, буду просить вас никому не говорить, что Таграй учится летать.
— Это почему же? Что за секрет?
— Он будет приезжать ко мне под видом обучающего моих бойцов чукотскому языку.
— Тайну мы умеем держать не хуже вас. Но только я ни черта не понимаю во всей этой истории, — развел руками доктор.
Андрей Андреевич засмеялся.
— Модест Леонидович, здесь ничего особенного нет. Дело в том, что если заранее все будут знать, что Таграй учится летать, — это одно дело. И совсем иное, когда он стоит, предположим, около самолета, кругом народ, он влезает в кабину… вспорхнет и полетит один.
Доктор, видимо, представил себе этот момент и улыбнулся, а Андрей Андреевич продолжал:
— Ведь это же целая революция! Какой удар по шаманству! Ведь эти гады до сих пор распространяют болтовню, что в летчиках злые духи сидят.
— Доля правды и резона во всем этом деле есть, — сказал доктор. — Ну ладно. Летать он, конечно, может. Только, Андрей Андреевич, пожалуйста, выкрутасы воздушные не устраивайте. Разные там фокусы- мокусы, петли ваши… — и доктор смешно изобразил все это руками в воздухе.
Таграй стоял у больничного крыльца и с нетерпением дожидался Андрея Андреевича.
У ПОГРАНИЧНИКОВ
