нем самое главное? Сердце. А у самолета что самое главное? Самое главное…
— Мотор, — подсказал Таграй.
— Ну, правильно. Моторы бывают разные, как разные бывают и яранги. Есть рульмоторы, моторы на шкунах, авиационные моторы. Есть большие, есть маленькие. Одни сделаны прочно, другие — менее прочно, а в общем они все как-то по-одинаковому сделаны, что-то имеют общее между собой.
— Принцип один и тот же, — вставил Таграй.
Андрей Андреевич усмехнулся и сказал:
— Ты меня, Таграй, извини. Я все забываю, что ты имеешь семь классов образования. Я и начинаю поэтому так издалека. Ведь я сам такого образования не имею. Раньше нас не баловали образованием. Примерно в твоем возрасте я больше учился волам хвосты крутить.
— Как крутить?
— Ну, пастухом был. А с тобой мы быстро пройдем. Вот день прибавится, посветлей будет — и за штурвал сядем.
Таграй недоверчиво поглядывал на Андрея Андреевича и думал: «Неужели я научусь летать?»
Они долго говорили об авиационных моторах. И Горин видел, что основу мотора Таграй знает.
— Мотор шкуны я на «отлично» изучил, Андрей Андрей. Сам мотористов летом готовил и приучал к чистоте в работе с машиной.
Андрей Андреевич перешел к несущим плоскостям — крыльям. В разговоре появились слова: ажурные ребра — нервюры, продольные балки — лонжероны, хвостовое оперение и так далее, и так далее.
— Андрей Андрей, а эту книжку ты мне не дашь домой?
— Учебник этот? Пожалуй, возьми.
— Я скажу товарищам, что взял почитать про самолет.
— Становись! — послышалась команда с улицы.
Таграй подбежал к окну. Человек двадцать бойцов на лыжах становились в ряд.
— Что такое? Куда они отправляются?
— Лыжная вылазка сегодня. Тренировочный пробег.
— Вот бы и мне с ними побежать!
— Нет, Таграй. Алек — жена моя — очень просила привести тебя. Пойдем ко мне, кстати, посмотришь и моих карапузов. Ох, и орлы! — похвалился Андрей Андреевич. — Хочешь — по-чукотски, хочешь — по- русски разговаривают!
В квартире Горина вместо ковров лежали пушистые оленьи шкуры. Жена его играла с детьми. На полу валялось множество игрушек. Старший сын стоял около матери и, как видно, собирался затеять какую-то игру.
— Какомэй, Таграй! — вскочила Алек. — Здравствуй! — добавила она по-русски.
— Видишь, какое огромное семейство, — не без гордости проговорил отец.
Он тут же схватил на руки смеющегося черноглазого сына и спросил:
— Играете?
— Мотор заводил, — сказала жена, глядя на мужа и сына.
— А, мотор! Ну-ка, заведи еще, а мы посмотрим.
Он опустил сына на пол, мать села с ним рядом, и мальчик, несколько смущенный, поглядывал на Таграя. Затем, посмотрев на отца, мальчик протянул руки к голове матери, воображая, что это диск рульмотора. Он сделал руками резкое движение, будто шнуром заводил рульмотор.
— Че-че-че! — зачихала Алек, как «чихает» мотор при запуске.
Мальчик немедленно взялся за нос матери. Но «мотор» остановился. Мальчик снова заводил и быстро хватался за нос матери до тех пор, пока «мотор-мамаша» не стала чечекать минуты три подряд.
— Вот видишь, Таграй! Теперь мотор пошел, — сказал Горин.
Таграй захохотал, а Андрей Андреевич сел на пол и попросил:
— А ну, заведи меня!
Польщенный похвалой, мальчик тем же способом начал «заводить» отца. Андрей Андреевич долго играл с сыном-мотористом, жена любовалась ими с нескрываемой радостью. Таграй смотрел на свою соплеменницу Алек, одетую в очень хорошее платье, веселую, красивую.
Андрей Андреевич встал.
— Очень хороший обычай есть у чукчей, — сказал он. — Зайдет гость — и сразу его угощают чаем. А вот она у меня забыла этот обычай.
— Амынь какомэй! — вскрикнула Алек и, взмахнув руками, бросилась в кухню.
— Красивая у тебя жена, Андрей Андрей. И на чукчанку не похожа.
— Ничего подобного. Очень похожа… Ты побудь здесь, Таграй. Я сам пойду приготовлю чай. Ведь ей хочется поговорить с тобой.
Таграй подошел к столу, на котором лежали тетради и книги.
— Это кто так пишет? — спросил он по-чукотски вошедшую Алек.
— Я, — ответила она, обнажив в улыбке свои белые зубы. — Учусь я, Таграй. Андрей заставил учиться. Говорит, нельзя не учиться.
— Правильно он говорит.
— Русский язык почти весь выучила, — и она заговорила по-русски.
— Он, оказывается, и учитель хороший? — удивился Таграй.
После ужина был вечер самодеятельности. Играла гармошка. Красноармейцы пели, плясали, не думая о том, что они находятся среди снегов Арктики, за полтора десятка тысяч километров от своих родных нолей.
Впрочем, пограничники вообще настолько привыкали к Северу и так успевали полюбить его, что, когда подходил срок демобилизации, многие оставались работать в различных северных хозяйственных организациях. Они как вольнонаемные работали здесь года два-три и уезжали домой. Но Север манил. И, побывав дома, многие снова возвращались.
Красноармейский вечер закончился поздно ночью. Таграй не скоро уснул. Сколько новых впечатлений за один день! Он лежал в квартире Андрея Андреевича с открытыми глазами и прислушивался к завыванию пурги.
Рано утром, в жесточайшую пургу, Таграй вместе с Андреем Андреевичем приехали в школу.
Едва успел Таграй сбросить дорожную одежду, как сторожиха пошла звонить на первый урок.
ШАМАН-ЧАЙНИК
Однажды в хороший зимний день, освещенный холодной золотистой луной, на культбазу приехали Ульвургын и старик Тнаыргын. Оставив нарту у крыльца, они важно и не спеша вошли в мою комнату.
Судя по внешнему виду, можно было заключить, что Ульвургын, как всегда, отлично настроен. Лицо же старика, более чем обычно сосредоточенное и задумчивое, вызывало беспокойство: не случилось ли чего?
— Сидели, сидели у себя в ярангах и решили поехать к тебе чай пить, — сказал Ульвургын.
— Значит, не по делу, а просто в гости приехали? Очень хорошо. Раздевайтесь.
Ульвургын молча здесь же, в комнате, снял кухлянку и понес ее в коридор.
— И ты, Тнаыргын, раздевайся, — предложил я старику.
На лице Тнаыргына появилась усмешка. С какой-то стариковской застенчивостью он сказал:
— Я голый.
— Как голый?
— Голый. Без рубашки.
