приходом Замойского.
— Ну что, мосци-рыцарь, — весело спросил он, — увозите из Замостья лучшее его украшение?
— С вашего согласия, — ответил Кмициц.
— Берегите же ее хорошенько. Как бы у вас ее не отбили. Это лакомый кусочек!
— Пусть только попробуют. Я дал княгине рыцарское слово, а у меня слово свято!
— Ведь я шучу. Вам бояться нечего, можете даже не предпринимать особенных мер предосторожности.
— А я хотел попросить у вас какую-нибудь крытую коляску.
— Дам вам и две… Но вы ведь не сейчас едете?
— Сейчас! Мне спешно, а я и так уж засиделся!
— В таком случае пошлите вперед ваших татар в Красностав. Я пошлю туда гонца, чтобы им приготовили корму для лошадей, а вам я дам в Красностав конвой. Опасаться вам нечего, так как это мои владения; я дам вам несколько немецких драгун, это смелые люди и дорогу знают. Впрочем, в Красностав дорога прямая.
— Да зачем же мне оставаться?
— Чтобы подольше погостить у нас; такого милого гостя я готов задержать на целый год. Притом я послал за табунами в Пересну, быть может, для вас найдется какой-нибудь хороший жеребец, который, в случае надобности, не подведет. Верьте!
Кмициц взглянул прямо в глаза пану старосте и потом, как бы на что-то решившись, сказал:
— Благодарю вас, я остаюсь, а татар отправлю вперед.
С этими словами Кмициц ушел, чтобы распорядиться. Отозвав в сторону Акбах-Улана, он сказал:
— Акбах-Улан, вам нужно идти в Красностав по прямой дороге. Я останусь здесь и поеду днем позже с конвоем. Теперь слушай, что я тебе скажу: в Красностав вы не пойдете, а спрячетесь в первом лесу, но так, чтоб о вас не было ни слуху ни духу. Когда вы услышите выстрел на дороге, спешите ко мне: мне хотят устроить какую-то ловушку.
— Твоя воля, — ответил Акбах-Улан, прикладывая руку ко лбу, губам и груди.
«Я разгадал твои хитрости, пан староста, — проговорил про себя Кмициц. — В Замостье ты боишься сестры и поэтому хочешь похитить девушку и поместить где-нибудь поблизости, а меня сделать своим орудием. Подожди! Не на таковского напал. Как бы тебе самому не попасться в свою же ловушку!»
Вечером поручик Шурский постучал в дверь Кмицица. Офицер тоже что-то подозревал, а так как он любил Анусю, то предпочитал, чтобы она лучше уехала, чем попала в сети Замойского. Но говорить откровенно он боялся, может быть, потому, что не был уверен в своем предположении. Он только выразил удивление, что Кмициц согласился услать татар вперед, и уверял, что дороги совсем не так безопасны, как говорят, что всюду бродят вооруженные шайки и пошаливают.
Но пан Андрей притворился, что ничего не подозревает.
— Что со мной может случиться, — говорил он, — ведь пан староста дает мне конвой?
— Да, но немцев.
— Разве они не надежные люди?
— Этим чертям никогда нельзя доверять; случалось не раз, что, сговорившись по дороге, они переходили на сторону неприятеля.
— Но по сю сторону Вислы нет шведов.
— Шведы есть в Люблине. Это неправда, что они ушли; советую вам не отправлять татар вперед… С большим отрядом всегда безопаснее.
— Жаль, что вы мне раньше этого не сказали, я никогда не отменяю своих приказаний.
На следующий день татары ушли вперед. Кмициц решил выехать вечером, чтобы к ночи прибыть в Красностав. Тем временем ему вручили два письма к Сапеге, одно от княгини, другое от пана старосты.
Кмицицу очень хотелось распечатать последнее письмо, но он не посмел и лишь посмотрел его на свет. Внутри конверта была чистая бумага. Это открытие окончательно убедило его, что у него по дороге хотят отнять и письма, и девушку.
Наконец пригнали табун из Пересны, и пан староста подарил молодому рыцарю необыкновенно красивого жеребца, которого Кмициц принял с благодарностью и подумал при этом, что на нем он уедет дальше, чем предполагает пан староста. Он вспомнил о спрятанных в лесу татарах и чуть не Расхохотался. Минутами все же он возмущался и решил проучить старосту.
Наконец пришло время обеда, который прошел очень мрачно. У Ануси были красные глаза; офицеры угрюмо молчали, один пан староста был весел и все подливал Кмицицу вина, а тот выпивал бокал за бокалом. Время было ехать, провожатых было мало: князь отправил офицеров на службу.
Ануся упала в ноги княгине, и ее долго не могли оторвать. Сама княгиня, по-видимому, тоже сильно беспокоилась. Может быть, она упрекала себя, что согласилась на ее отъезд. Но громкий плач ее сына еще более убедил гордую княгиню в необходимости положить конец этому чувству. И она утешалась надеждой, что девушка в семействе Сапеги найдет опеку и при содействии воеводы получит то огромное наследство, которое обеспечит ее судьбу.
— Поручаю ее вашей чести, мужеству и благородству, — повторила княгиня, обращаясь к Кмицицу, — помните, что вы мне дали слово довезти ее благополучно к пану Сапеге.
— Если дал слово, то одна смерть разве может помешать мне сдержать его! — ответил рыцарь.
И он подал руку Анусе, которую она взяла с особенной надменностью, так как сердилась на него за то, что он относился к ней слишком невнимательно.
Наступила минута отъезда. Ануся села в карету со старой служанкой Сувальской, а Кмициц на лошадь, и они тронулись в путь. Двенадцать немецких драгун окружили карету и телегу с вещами Ануси. Когда наконец заскрипели ворота и колеса загремели по подъемному мосту, Ануся разразилась громкими рыданиями. КмицицАаклонился к коляске:
— Не бойтесь, ваць-панна, я вас не съем!
«Невежа!» — подумала Красенская.
Они миновали уже дома за крепостными стенами и въехали в лес, который тянулся вплоть до Буга. Наступила ясная, теплая ночь. Дорога вилась серебристой лентой, тишину прерывал только топот лошадиных копыт да грохот кареты.
«Мои татары засели, верно, в лесу, как волки!» — подумал Кмициц. Вдруг он стал прислушиваться.
— Что это? — спросил он, обращаясь к офицеру, начальнику драгун.
— Топот! Кто-то мчится за нами! — ответил тот.
Едва он кончил, как к Кмицицу подскакал на взмыленной лошади казак.
— Пан Бабинич! Пан Бабинич! Письмо от пана старосты!
Отряд остановился. Казак подал письмо Кмицицу. Рыцарь сорвал печать и при свете фонаря стал читать письмо:
«Мосци-пане, любезнейший пане Бабинич! Вскоре после отъезда панны Божобогатой до меня дошла весть, что шведы не только не ушли из Люблина, но даже намерены напасть на мое Замостье. А потому дальнейшее путешествие становится немыслимым. Учитывая опасности, каким может подвергнуться девушка, мы желаем, чтобы вы отправили панну Божобогатую обратно в Замостье. Ее отвезут мои драгуны. Ввиду же того, что вы торопитесь, мы не смеем вас затруднять. Сообщая вашей милости нашу волю, просим вас отдать соответствующие приказания драгунам».
Между тем Ануся выглянула из окна кареты.
— Что случилось? — спросила она.
— Ничего. Пан староста просит меня еще раз позаботиться о вас, больше ничего!
И, обернувшись к кучеру и рейтарам, он крикнул:
— Вперед!
Но офицер, командовавший рейтарами, осадил своего коня.
— Стой! — крикнул он кучеру. — Как так — вперед? — обратился он к Кмицицу.
— А чего же нам стоять в лесу? — спросил Кмициц, притворяясь дурачком.
— Да ведь вы получили какое-то приказание.
— А вам что за дело? Я получил и потому приказываю ехать вперед.
