— Стой! — закричал офицер.
— Вперед! — повторил Кмициц.
— Что там? — спросила снова Ануся.
— Мы не двинемся ни на шаг, пока вы мне не покажете приказание! — решительно проговорил офицер.
— Вы его не увидите, потому что оно прислано не вам.
— Если вы не хотите его исполнить, то я его исполню. Поезжайте с Богом в Красностав и смотрите, как бы вам от нас не попало, а я с панной вернусь в Замостье.
Кмицицу только и нужно было, чтобы офицер сам проговорился, что знает содержание письма. Теперь стало совершенно ясно, что все это было заранее подготовлено.
— Уезжайте с Богом! — грозно повторил офицер.
И в ту же минуту солдаты без всякой команды обнажили сабли.
— Ах вы такие-сякие! Вы не в Замостье панну повезете, а припрячете ее, чтобы пан староста мог дать волю своим страстям… Не на таковского напали!
И с этими словами он выстрелил на воздух из пистолета. В глубине леса раздался страшный шум, словно выстрел разбудил целое стадо спавших волков. Со всех сторон послышался какой-то вой, треск сухих ветвей, лошадиный топот, и на дороге зачернели группы всадников, которые приближались с нечеловеческим визгом и воем.
— Господи боже! — воскликнули испуганные женщины.
Татары налетели тучей, но Кмициц удержал их троекратным криком и, обернувшись к перепуганному офицеру, сказал насмешливо:
— Ну, теперь видите, на кого напали? Пан староста хотел оставить меня в дураках, сделать из меня слепое орудие, а вам поручил роль свахи, которую вы приняли, пан офицер, чтобы угодить своему пану… Поклонитесь ему от Бабинича и скажите, что девушка будет благополучно доставлена к пану Сапеге.
Офицер испуганными глазами обвел дикие лица татар, окружавших его со всех сторон и смотревших на рейтар жадными глазами. Видно было, что они ждут лишь приказания, чтобы наброситься на них и растерзать в клочки.
— Конечно, вы можете делать, что вам угодно, — сказал он дрожащим голосом, — но пан староста сумеет отомстить!
Кмициц засмеялся:
— Пусть же он отомстит мне на вас!.. Если бы вы не проговорились, что заранее знаете содержание письма, и не настаивали на том, чтобы вернуть панну назад, то я беспрекословно отдал бы вам девушку. Скажите пану старосте, чтобы он в свахи выбирал более умных, чем вы!
Спокойный тон Кмицица немного успокоил офицера, по крайней мере, он убедился, что ни ему, ни рейтарам не угрожает смерть; поэтому он вздохнул облегченно и спросил:
— Значит, мы ни с чем и вернемся в Замостье?
— Как ни с чем? Вы вернетесь с письмом, написанным у каждого из вас на шкуре!
— Ваша милость…
— Взять их! — крикнул Кмициц и первый схватил офицера за шиворот.
Вокруг коляски поднялась свалка. Женщины начали кричать о помощи, но татары заглушили их своим воем. Свалка продолжалась недолго, и вскоре все рейтары были связаны и положены рядом на дороге.
Кмициц приказал высечь их нагайками, но только так, чтобы они могли вернуться пешком в Замостье. Простым солдатам дали по сто, а офицеру сто пятьдесят ударов, несмотря на просьбы Ануси, которая, не понимая, в чем дело, думала, что попала в чьи-то страшные руки, и со слезами умоляла пощадить ее.
— Пощадите, рыцарь! В чем я перед вами виновата? Пожалейте! Пощадите!
— Тише, панна! — крикнул на нее Кмициц.
— Чем я провинилась перед вами?
— Может, вы и сами в заговоре?
— В каком заговоре? Боже, милостив буди мне, грешной!
— Так вы не знаете, что пан староста нарочно настаивал на вашем отъезде, чтобы разлучить вас с княгиней, похитить и в каком-нибудь пустом замке посягнуть на вашу честь?
— Господи Иисусе! — воскликнула Ануся.
В ее крике было столько искренности, что Кмициц сказал уже ласковее:
— Значит, вы не в заговоре? Возможно!
Ануся закрыла лицо руками, но ничего не могла сказать и только повторяла:
— Господи! Господи!
— Успокойтесь, панна! — еще ласковее сказал Кмициц. — Вы спокойно поедете к Сапеге. Пан староста не рассчитал, с кем имеет дело… Те люди, которых там секут, хотели вас похитить. Я отпущу их живыми, чтобы они могли рассказать пану старосте о том, как у них все гладко сошло.
— Значит, вы спасли меня от позора?
— Да, хотя не знал, будете ли вы этому рады!
Вместо ответа, Ануся схватила руку пана Андрея и прижала ее к своим бледным губам.
Дрожь пробежала по телу Кмицица.
— Оставьте, оставьте, ваць-панна! — крикнул он. — Садитесь в карету, а то ножки промочите. Ничего не бойтесь. Вам со мной безопаснее, чем у родной матери.
— Теперь я поеду с вами хоть на край света!
— Не говорите таких вещей, ваць-панна!
— Господь наградит вас за то, что вы защитили мою честь!
Тем временем ордынцы перестали сечь немцев, и Кмициц приказал их погнать в Замостье. Лошадей их, платье и оружие он подарил своим татарам. Затем они быстро двинулись в путь, так как медлить было опасно.
По дороге молодой рыцарь не мог удержаться, чтобы время от времени не заглянуть в окно кареты, вернее, не взглянуть в живые глазки и прелестное личико девушки. Всякий раз он спрашивал, не надо ли ей чего-нибудь, удобна ли коляска и не утомляет ли ее слишком скорая езда.
Она отвечала ему кокетливо, что ей так хорошо, как еще никогда не бывало. Она уже совершенно успокоилась. Сердце ее наполнилось доверием к защитнику. В душе она думала: «Он вовсе не такой невежа, как я сначала предполагала!»
«Эх, Ол
И ему пришли на память его прежние товарищи, былые проказы с ними, и, чтобы избавиться от искушения, он стал читать молитву за них.
Прибыв в Красностав, Кмициц подумал, что лучше не ждать известий из Замостья и тотчас двинуться дальше. Но перед отъездом он написал пану старосте следующее письмо:
«Ясновельможный пане староста и мой благодетель!
Кого Господь создал для великих дел, тому дал и догадливость в должной мере. Я тотчас смекнул, что вы хотите испытать меня, присылая мне приказание выдать панну Божобогатую-Красенскую. В этом я убедился тем более, что ваши рейтары проговорились о том, что знают содержание вашего приказа, хотя вашего письма я им не показывал. Отдавая должное удивление вашей дальновидности, я, чтобы вполне успокоить вас, заботливого опекуна, еще раз повторяю, что ничто на свете не может помешать мне исполнить данное мне поручение. Но так как ваши солдаты, по-видимому, плохо поняли ваше приказание и оказались настолько дерзкими, что даже угрожали мне смертью, то думаю, что я поступил бы согласно с вашими желаниями, если бы приказал их перевешать. Прошу прощения, что я этого не сделал; но все же я приказал их высечь, и если такое наказание вы найдете слишком мягким, то можете увеличить его по своему усмотрению. Надеясь, что я заслужил доверие и благодарность ясновельможного пана, остаюсь вашим покорным слугой.
