Позванивая колокольчиком, скоро подкатил игрушечный бело-голубой трамвайчик на колесиках. Пожилой вагоновожатый в черной суконной форме дождался, когда зайдут пассажиры, дал сигнал и сдвинул рукоятку реостата. Трамвайчик, мягко покачиваясь на стыках узких рельс, покатил по дремавшим улицам.
Чтобы не приезжать слишком рано, Павел решил протянуть время в трамвае. Отдавая деньги за новые билеты, он сказал кондуктору:
— Поверьте, мы так давно не были здесь, что хотим подышать розенхаймовским воздухом.
Кондуктора позабавила расточительность пассажиров, но он промолчал. Еще не наступило время «пика», не встало солнце, какое ему дело до того, что троим чудакам вдруг взбрело тащиться по опостылевшему городу.
Трамвай пересекал и дубовые рощи с горками компостов из прошлогодних листьев и вязанками сучьев, изрубленных на мелкие чурочки величиной с карандаш, и районы с виллами, прибранными парками и сквериками, где жили богатые розенхаймцы. Потом он снова подкатил к вокзалу. Отсчитав от него пять остановок, Павел, Йошка и Нина сошли на шестой. Максимилианштрассе оказалась довольно тихой улицей с зеленым бульваром посередине и голубыми скамьями, возле которых стояли урны для мусора и окурков. Прошли несколько вилл и наткнулись на калитку с надписью на стандартной бронзовой доске: «Пансионат И. Штефи».
Павел нажал на кнопку звонка. Тут же появилась девушка в белом переднике с кружевной наколкой на пепельных кудряшках. Она любезно осведомилась, что нужно господам.
— Доложите фрау Штефи, приехал друг Артура с письмом и подарком для нее, — сказал он, незаметно оглядев большой сад, в центре которого желтела двухэтажная вилла.
Не прошло и минуты, как на дорожке из мелкого гравия и битого кирпича показалась высокая женщина лет шестидесяти. Большие влажные глаза уставились на Павла.
— Это вы? — спросила она, оглядывая его, словно отыскивая одинаковые с сыном черты.
— Это я, — произнес Павел. — Позвольте войти.
— О, простите. Я так растерялась. От Артура давно не было вестей.
Фрау Штефи распахнула калитку, попыталась взять у Нины кофр, но та учтиво отказалась от помощи. Когда вещи внесли в просторную прихожую на первом этаже, Павел подал письмо. Фрау Штефи читала долго, то и дело вытирая глаза кончиком кружевного платка. Вскоре глаза ее высохли, и она с необъяснимым вдохновением вдруг произнесла фразу, которая смутила не только Павла, но и привыкшего ко всему Йошку:
— Я горжусь моим мальчиком. Он сражается за фюрера!
Позднее, когда будет пылать Берлин, крысиным ядом отравится в своей норе Гитлер, Павел еще увидит таких матерей, с фанатичной страстью посылавших своих незрелых четырнадцатилетних сыновей на смерть «в жертву фюреру» — и не удивится. Но сейчас такая женщина предстала перед ним впервые, и он на какое-то мгновение лишился дара речи. Йошка, кашлянув, стал открывать чемодан, где лежал заранее приготовленный подарок — небольшой медальон русской ручной работы. Павел же, очнувшись, достал из бумажника фотоснимок, сделанный немецкой камерой и отпечатанный на трофейной бумаге. Гордо вскинув голову и улыбаясь, в егерском мундире и эдельвейсовском кепи стоял Артур посреди сугроба. Возбудившись от подарка, письма и снимка, фрау Штефи решила отблагодарить нежданных гостей по-своему:
— Артур просит предоставить вам квартиру на некоторое время, я велю приготовить прекрасный домик в саду. Три комнаты вас устроят?
— Конечно, если это будет стоить не дорого.
— Пустяки! Зато будете чувствовать себя свободно и можете готовить пищу сами. У меня, к сожалению, еда по нынешним временам весьма скромна.
— Какие требуются формальности для прописки?
— Вы должны сделать отметку о жительстве в полицейском управлении. С блокфюрером я договорюсь сама.
Пока шел разговор с хозяйкой, служанка успела прибраться во флигеле, проветрить комнаты, застелить постели. Некоторое время спустя Йошка с ней познакомился. Она оказалась его соотечественницей из села Глены в Моравии. Звали ее Франтишкой. Йошка быстро нашел с ней общий язык, сказал, что ему тоже приходится прислуживать, но хозяин, по крайней мере, не так строг и бессердечен, как другие. Проникшись доверием к земляку, Франтишка рассказала об обитателях пансионата. Здесь жили инвалиды, которые обморозились у Нарвика еще до русской кампании, сын фрау Штефи Франц с женой Кларой, а наверху в мансарде какой-то бука-инженер.
Эти сведения Йошка передал Павлу. На распаковку вещей и устройство ушло мало времени. Павел сказал Йошке:
— Сейчас же поезжай в Мюнхен, ищи Березенко, наведайся в семнадцатое отделение почты, куда мать шлет ему письма. Вечером Нина постарается познакомиться с обитателями пансиона. Мне же предстоит идти в полицейское управление…
— Может, лучше тебя подстраховать?
— Не надо. И меня не выручишь, и себя подведешь… По возвращении из Мюнхена ищи завод детских игрушек Хохмайстера и Ахима Фехнера.
В саду появился толстозадый человек с мольбертом и красками, уселся на раскладной стульчик. Нетрудно было понять, что это Франц — брат Артура Штефи. Павел взял письмо и деревянную коробку с красками, подошел сзади, некоторое время молча рассматривал картину какого-то сражения.
— Прекрасно! — негромко, но с чувством произнес Павел.
Франц испуганно обернулся, отчего едва не свалился с хрупкого стульчика:
— Откуда вы взялись?!
— Пауль Виц. Утром я поселился вместе с женой и денщиком в вашем флигеле… Клянусь вам, вы гений!
Франц мало походил на Артура. Это был разжиревший субъект с рыхлым угреватым лицом. Белесые глаза навыкате обрамляли жесткие и прямые, как у поросенка, ресницы. Художник неопределенно махнул рукой с кистью.
— Так себе, — поскромничал он, не поняв иронии. — Пишу «Битву под Смоленском» для Дома инвалидов в монастыре святой Агнии. Старые вояки любят аллегории.
— Я вам привез письмо от Артура.
— Мой брат как был идиотом, так им и остался.
— Не скажите, Артур ведет себя геройски. — Павел придал голосу жесткие нотки.
Франц, взяв письмо Артура, быстро пробежал по строчкам мутными глазами, дернул плечом:
— Довоевался…
— Я узнал от вашего брата, что вы прекрасный художник, и добыл в России эту штуку…
Франц скомкал письмо, сунул в карман куртки, откинул крышку деревянной коробки и взвизгнул от восторга:
— Да это же чудо, господин Виц! В мире не найдешь лучше русских красок! Они делаются из настоящих масел и красителей.
Франц проворно вскочил, забежал вперед:
— Как я узнал, Артур — ваш друг. Извините, я опрометчиво высказался о нем. Я люблю Артура, хотя не одобрял, что он избрал военную карьеру. Но сейчас война, место настоящего немца в окопах, а у меня гипертония, артрит и всякие немощи…
В это время появилась его жена Клара с газетами и конвертом. Павел коснулся губами ее руки.
— Дорогая, это Пауль Виц — фронтовой товарищ нашего Артура. С женой и денщиком его поместила маменька во флигеле, — притворно ласково заверещал Франц.
— Одну минуту, — прервал его Павел, быстро сходил к себе и вернулся с плоским флакончиком «Коти». — Хорошенькая женщина, надеюсь, не откажется от этого скромного презента?
Клара, как девочка, сделала книксен и поправила высоко взбитую спереди и пышно рассыпавшуюся сзади по плечам прическу, схожую с той, какая была у Клары Доннер из нашумевшего фильма «Большой вальс».
Франц распечатал конверт, прочитал несколько строк на узкой полоске бумаги.
