золото?.. Я вижу, и этого не было, Лембит. Тогда поверь, что не будет другого мгновения. Народ наш измучен, мы строим линнус, чтобы укрыться от тех, кто нас убивает. Но для постройки нужно золото. Мы просим, Лембит, скажи, чтобы камни обратились в золото, и Уку, небесный дед, тебя услышит.
Лембит согласно кивнул.
— Братья, — сказал Март, — нам следует отвернуться.
И каждый из них отвернулся к стене. Отвернулся и я, сердце моё колотилось. Я знал, что камни не могут стать золотом. Что будет с несчастными? Переживут ли они, если сам Уку, небесный дед, не захочет помочь? В их глазах столько веры, столько надежды.
И я услышал, как Лембит запел тонким голосом:
Потом воцарилось молчание. И я услышал хриплый шёпот Марта:
— Малыш, можно нам повернуться? Они уже стали золотом?
Я бросил взгляд через плечо. Камни валялись на полу серой грудой, Лембит перебирал их по одному и не находил золота.
Через мгновение все эсты разбирали кучу.
— Может быть, золото там, внутри, под каменной оболочкой? — с сомнением спросил Март и с силой ударид камень о камень.
Один раскололся, но в середине он был так же сер, как снаружи.
— Как же так? — спросил Март. — Ведь Уку сказал… — Он огляделся растерянно.
Эсты молчали. Март повернулся ко мне.
— Скажи нам, учёный брат, может быть, здесь какая-то хитрость? Может быть, мы по невежеству не понимаем…
— Ты прав, — сказал я, и сердце моё заколотилось ещё сильней, — тут есть премудрость. Ты думал, что камни просто-напросто превратятся в золотые слитки? О нет. В каждом камне живёт маленькая золотая душа, и если Уку разрешил ей выйти, то она покинула камень и улетела.
— Улетела? — взволнованно спросил Март.
— Но недалеко. Если Уку захотел сделать вам подарок и золотые души камней вышли наружу, то они где-то здесь, рядом, нужно только найти.
— Где же искать? — Март смотрел на меня с надеждой. — Быть может, ты знаешь способ?
— Я знаю способ. Принесите мне веточку боярышника и привяжите к ней самый маленький камень.
Один из эстов покинул келью и через несколько минут принёс мне ветку, тут же привязали к ней один из камешков Лембита.
— Палочка должна показать направление, — сказал я. — Камешек — это оболочка, как бы одежда золотой души, он знает, куда улетело содержимое. — Я повёл палочкой. — Здесь. Камешек тянет сюда.
— В подземный ход! — воскликнул Март.
Но за плитой песчаника палочка моя повернулась в стену.
— Но тут стена! — сказал Март.
— Поднимите фонарь выше, — сказал я. — Смотрите, как неплотно пригнана глыба. Ну-ка, Эрик, нажми плечом.
Эрик-швед толкнул глыбу, и она отошла.
— Ещё один ход! — сказал поражённый Март.
Но это был не потайной ход, а всего лишь небольшая пещера. И посреди пещеры чернел ящик.
— Откройте, — сказал я.
Ножами ловко поддели крышку, откинули… В свете фонаря сумрачно блеснуло доверху наполнявшее ларец золото.
— Спасибо, Уку, — пробормотал Март и вытер рукой слёзы.
Да, я отдал им золото Рорбаха. Искать я его не думал, но встреча с бедной Мари, рассказ об изображении Святой Магдалены, об амулете сделали своё. Когда Анна отказалась уйти со мной, я тщательно осмотрел подземное сооружение Киркпанцера. Амулет Мари, маленький скарабей, лежал на железном ящике, совсем небольшом. Но я знал назначение такого ящика. В символике рыцарских тайн это обозначало: «Если есть малое, ищи большое», а прямая, прочерченная от угла к углу ящика, показывала направление поиска. Так я нашёл ларец Рорбаха, но, памятуя наказ деда, не собирался черпать оттуда богатство. Я сказал себе: «Забудь, что ты видел ларец, он принесёт лишь несчастье». Я бы уехал из Дерпта, так и не увидев больше рыцарское золото, но судьбе было угодно иначе. Она столкнула меня с Мартом, а Март привёз камни. Какие терзания испытал я в недолгие те минуты, когда они громоздили на полу кучу камней! То мне хотелось бежать, то остаться и молча наблюдать разочарование эстов. И лишь в последнее мгновение я решился потворствовать «чуду». Впрочем, быть может, это и было чудом. Ведь как всё сошлось! Ни при каких других обстоятельствах я бы не открыл тайну Рорбаха. И надо сказать, потом мне не пришлось сожалеть об этом. Золото Рорбаха вернулось к потомкам тех, у кого он его отнял.
На опушке леса нас ожидал Тарвальд. Он сосредоточенно разглядывал горящий город.
— Теперь вы понимаете, как я был прав? — сказал он. — Если бы вы вмешались в события, эстонцы не получили бы золота.
Я усмехнулся:
— Вы тоже, верите, что камни обращаются в золото?
Тарвальд развёл руками:
— Как же не верить, если всё так и случилось?
Я усмехнулся ещё раз.
— Молодой человек, — Тарвальд пристально посмотрел на меня, — вы совершили достойный поступок, можно сказать, гармоничный, теперь же постройте линнус, и пусть у вас в голове играет самая прекрасная музыка.
Что он мог знать о моих поступках! Странный человек, искатель всемирной гармонии. Он был из тех чудаков, которым кажется, будто мир несовершенен и его можно переустроить одним-единственным движением, точно так же, как часовой мастер прикосновением своего инструмента пускает в ход замершие было часы. Он искал гармонию, как ищут сокровище, но, боюсь, она не существует в золотых слитках наподобие клада Рорбаха. Ему предстояло искать гармонию целую жизнь, и всю жизнь его будут считать славным чудаком, умеющим обучать детей пению и сохранять величественный вид в любых случаях, даже если его поведут на костёр.
Вернулись люди, посланные за Трампедахом. Они привезли и Фробелиуса, оба раненых были в беспамятстве, только Фробелиус на мгновение очнулся и сразу принялся бормотать о своём клавесине:
— Я всегда его слышу, всегда. Даже в ту ночь у башни…
В последнем он не ошибся. А тем временем клавесин Фробелиуса спустили на верёвках из окна башни и водрузили на повозку рядом с ларцом Рорбаха. То-то будет сюрприз музыканту, когда он подлечится в лагере.
— Анна, — сказал я, — теперь ты мне веришь?
Она посмотрела на меня ясным и пристальным взором.
Мы покидали горящий Дерпт, а в небе уже начинался восход. Восход был нежен и ненавязчив, и там, словно в волшебном фонаре, происходило едва заметное действо. Проступали чьи-то фигуры в опаловых и
