Настоящими мужчинами сразу не становятся. Настоящие мужчины воспитываются в нечеловеческих условиях, в сложных ситуациях, самозабвенно бросаясь на борьбу с ленью и безалаберностью, храбро преодолевая природные недостатки, включая фобии, ожирение и детский энурез. Олег страдал фобией. Фобией достаточно распространенной, но оттого не становившейся менее неприятной. Шнурков боялся высоты. То ли оттого, что парень не отличался высоким ростом и не привык смотреть на мир с высоты, то ли еще отчего, но с самого раннего детства Олега душил этот непонятно откуда взявшийся страх.
Родственники поговаривали, что фобия вполне могла развиться от одного не вполне приятного случая, произошедшего со Шнурковым в самом раннем детстве. Еще будучи совершенно несознательным гражданином своей страны, Шнурков Олег, находящийся в младенческом возрасте, совершал небольшое, но запоминающееся путешествие на самолете-кукурузнике из Зюзюкинска в областной центр. У малыша что-то не в порядке было с пищеварительным трактом, врачи серьезно боялись за жизнь будущего защитника славного Зюзюкинска от преступного элемента и настоятельно рекомендовали свозить его в большой город для основательного лечения. Время было осеннее, погода вела себя распутно, то есть совершенно несознательно замесив густую, тяжелую грязь на всех без исключения улицах. Транспорт безнадежно вяз в топях городских трущоб, до цивилизации посуху невозможно было добраться, и Олегу выделили для спасения жизни персональный летательный аппарат – кукурузник.
Олегу до сих пор кажется, что он помнит это незабвенное путешествие в мельчайших подробностях, хотя с того времени прошло много лет, а несознательный возраст, два с половиной месяца, отличался у парня отсутствием памяти. Свертков к самолету мама принесла много: она всегда отличалась хозяйственностью и запасливостью. А также мама отличалась слабыми нервами. Расстроенная опасностью, грозившей сыну, она поминутно хлопалась в обморок, прямо в пучины бескрайних луж, о которых с уверенностью можно было сказать: редкий комар долетит до середины. Это нервировало летчика, вызванного из дома во внезапную командировку. Долго не разбираясь, он забросил маму в кабину, а узлы рассовал без особой тщательности в салоне. Летчик злился. Он в сердцах хлопнул дверью, не позаботившись аккуратно закрыть ее, и с ветерком полетел, втайне надеясь вернуться домой до начала любимого фильма «Рембо».
Только на середине пути мама очнулась от глубокого обморока и заметила, что в руках у нее отсутствует сверток с кричащим внутри маленьким Олегом. Из дома она его точно взяла и до аэродрома добралась вроде бы как с сыном...
Сам полет Шнурков запомнил прекрасно. Горы непонятных тюков, довольно мягких, которые крепко фиксировали его на месте и не давали кататься по полу при качке. Холодный, забирающийся даже в подмоченные пеленки ветер и открытая дверь салона, через которую открывались живописные просторы. Временами древний аппарат потряхивало и все узлы, вместе с несовершеннолетним пассажиром рывками перемещались к зияющей дыре. Впечатляло.
Все закончилось благополучно. Олег выпал, только когда шасси коснулись взлетной полосы и кукурузник подбросило с особенной силой. Потом Олега вылечили умные областные врачи. И от заикания вылечили. И от энуреза вылечили. И от ночных кошмаров. И от непроизвольного дрожания рук. И от частых припадков, возникающих при слове «воздух». Только вот по непонятной причине осталась фобия, характеризующаяся паническим страхом высоты...
Как Олег взобрался по пожарной лестнице, вспомнить он потом не мог, хотя очень старался. Несильный, но по-ночному прохладный ветерок напоминал о том незабываемом путешествии, покатая крыша скользила под ногами, и как парень ни старался держаться ближе к середине, он неизменно скатывался к неогороженному краю. Внизу стоял и заинтересованно болел Садюкин.
– Обходи, обходи трубу слева. Что ты смотришь на этого кота, как неживой? Пасуй его в правый угол, или давай пенальти на соседнюю крышу. Какой бросок!
Олег, увидев прямо по курсу архаичную трубу, в последнее время служившую зданию только в качестве декоративного оформления, понял, что в ней лишь его спасение. Собрав всю волю в кулак, парень рванул к желанной трубе, впопыхах подмяв под себя бомжа городских крыш, бездомного кота Ваську, и страстно обнял кладку из холодного кирпича.
– Эй, – обиженно выкрикнул болельщик. – Чего застыл, как неживой? Лунатики себя так не ведут.
Фрол Петрович хотел освистать неудачливого лунатика, но, вспомнив о солидности преподавателя, воздержался. У Шнуркова сами собой зажмуривались глаза. Парень уговаривал их, просил открыться и продолжить вечерний променад. Это не помогало. Тогда Олег вспомнил, что он мужчина, а мужчина и страх – понятия несовместимые. Опять не помогло. Тогда Шнурков вспомнил, что он по сути своей защитник всех слабых и угнетенных граждан, не нарушающих закон. Снова результата не последовало. Оставался последний козырь.
– Я курсант Высшей школы милиции! – гордо выкрикнул парень и посмотрел на несовершенный мир.
Как раз вовремя. Садюкин порядком соскучился и собрался идти домой, досматривать прерванный матч. А из двери подъезда вынырнула большая тень с рюкзаком за плечами и в недоумении остановилась, открыв рот и глядя вверх, на Шнуркова. Еще минута – и тренер заметит Гангу. Нужно было спасать ситуацию. Олег с трудом оторвал руки от трубы и сделал пару неверных шагов. Посмотрел вниз и вновь вцепился в трубу.
Ночь все основательнее вступала в свои права. Темнота полностью овладела окрестностями. Только неверный свет луны то пробивался сквозь низко ползущие облака, то прятался за ними, вырубая естественное природное освещение на километры вокруг. Единственный функционирующий фонарь около школы милиции освещал небольшой пятачок пустынной дороги. Стрекотали как ненормальные цикады. Занудно и неинтересно пели комары. Один особо крупный представитель их кровожадной породы подлетел к самому носу Шнуркова и угрожающе нацелился пикировать. Олег с трудом отлепил руку от холодных кирпичей и махнул ею, отгоняя насекомое. Комар возмутился и позвал своих. Началась массовая атака с вытекающими отсюда последствиями. Численность противников была не в пользу Шнуркова. К тому же нападающие в силу своей неразвитости отличались отсутствием каких бы то ни было фобий, что перевешивало весы воинской славы на их сторону.
– Ты смотри чего творит! – восхищенно присвистнул Садюкин, наблюдая за диким танцем первобытного сомнамбулизма, и оставил даже мысль о возвращении домой.
– Крыша поехала, – констатировала тень у подъезда с рюкзаком за спиной. – Не иначе как приступ суицида начался.
Высоко подскакивая, извиваясь всем телом и совершая головокружительные перевороты в воздухе, Шнурков Олег без тени страха носился по всей крыше, то подбегая к самому карнизу, так что только чудо удерживало парня наверху, то взбирался на самый гребень и там храбро балансировал, выказывая чудеса эквилибристики.
Приятный, нежный голосок тихо мурлыкал незатейливую мелодию. Легкими, практически неслышными шагами незнакомка подошла к столику и остановилась. Еще немного, и Зубоскалин услышал шорох падающей на пол одежды. Санек сглотнул. Былая храбрость вернулась к нему с удвоенной силой. Настал самый подходящий момент для того, чтобы эффектно выскочить из-за ширмы с цветком в зубах и поведать о страстной любви с первого взгляда. Санек знал: девушки творческих профессий любят неожиданные и эффектные появления. А то, что она без одежды, им обоим на руку. Это только раритеты шестидесятилетние думают, что за женщинами нужно долго ухаживать, выгуливать их под луной, читать бездарные стихи собственного сочинения, прежде чем перейти к самому ответственному моменту. Не те времена. Сейчас девушки намного продвинутей, чем пару десятилетий назад. Теперь все деловые стали, всем время экономить надо.
Рассудив таким образом, Санек внутренне собрался и нацепил на лицо одну из своих коронных улыбок. Цветка поблизости не находилось, зато на полу валялась засушенная лавровая ветка. Почему она была здесь, а не на кухне, в щах, ответить сейчас вряд ли смогла бы сама хозяйка гримерной. За неимением ничего лучшего, Санек подхватил ветку в зубы и выскочил из-за ширмы.
Эффект был потрясающий. Совершенно черный от пыли, с повисшей на одежде и в волосах паутиной, на которой болтались сушеные тараканы, с ослепительной улыбкой, украшенной лавровой ветвью, парень
