Она любила вспоминать. Свое детство, папеньку, мамашу, вчерашний день. Вчера на встрече сторонников партии НОС она встретила немолодого уже человека, смутно напоминающего ей папу Мартена и еще кого-то родного, близкого и очень сексуального. Правда, он так быстро исчез... Совсем как папа.
Папа ушел из семьи сразу после того, как его объявили знатным стахановцем. Мама Домны не была знатной стахановкой, и папа не хотел пятнать свое честное имя столь непартийным браком. Поэтому он собрал чемодан и выставил дочь и жену из дома, а на их место привел комсомолку и стахановку, Домна не помнила, как ее звали.
Она не знала точно, в чем заключалась суть папиного рекорда, но на всю жизнь запомнила, что наградили отца почетной грамотой, небольшим красным флагом и правом без денег и волокиты поменять свое старорежимное имя Мартын на более прогрессивное. Папа не поскупился, приплатил паспортистке и сделал дочери последний подарок: с того момента она стала зваться не пошло и примитивно – Дарья Мартыновна, а гордо и изящно – Домна Мартеновна. Домна никогда не была в обиде на отца. В имени Домна Мартеновна она cлышала намек на французское элегантное звучание. Правда, со временем ей стало больше нравиться имя Джеральдина, коим она и представлялась новым знакомым.
В зыбких сумерках проплывали перед Домной призрачные лица папы, вчерашнего знакомого и... того мальчика, который покорил ее с первого взгляда ароматом молодости и нерастраченной мужской силы. Что-то было общее в этих трех образах или это просто разыгралось воспаленное бессонной ночью воображение?
– Идите ко мне, – протянула она руки к уплывающим ликам. – Идите. Утолите мою тоску по любви – дочерней и всякой разной другой. Порушьте окаянное одиночество, залейте огонь, испепеляющий изнутри мою раненую душу!
Мольба ее была похожа на заклинание шаманки, на языческий заговор, на медитацию. Дошла ли она до того, кто заведует выполнением сокровенных желаний смертных, неизвестно. Но Домне почему-то стало легче. Она глубоко, громко зевнула, хрустнула суставами и отправилась досыпать. Это соседи пусть идут на работу. Злые, невыспавшиеся, несчастные. А она – на пенсии. Заслужила.
5
Утром того же дня, уже после беседы с Ворохватовым, курсанты с чистой совестью направлялись к дому Зоси переодеваться. Успех несколько притупил их бдительность, поэтому никто из них не заметил, что за ними наблюдают два зорких глаза.
Курсанты совершенно забыли предупредить девушек-двойников о том, что замещать их более не требуется. В этот день только Зося и сменщицы Утконесовых не вышли на боевое дежурство. Зося была в курсе всех дел курсантов, а приятельницы братьев раскапризничались. Они надеялись, что после дежурства Антон и Андрей выразят им свою горячую благодарность и пригласят их хотя бы в кино, но братья даже не нашли возможности проводить их домой.
Зато Галина, Светочка и ангел-уборщица Ганги честно перевоплотились в форму юношей и вышли на охрану улиц города.
Галя привычно встала за столб и начал помахивать жезлом. Если даже у собаки Павлова удалось выработать условный рефлекс, то чем же хуже неглупая девушка Галя? В подсознании ее отложилось, что получение крупной суммы денег связано с взмахом полосатой волшебной палочки, а деньги Гале были нужны. Она хотела замуж, а для того, чтобы очаровать мужчину, требовались наряды. А еще лучше, квартира. И неплохо бы – машина. Галя была неглупой девушкой и знала, что честным трудом врача или учительницы таких денег не заработаешь.
Девушка уже успела остановить три машины, когда к ней подошел незнакомый курсант точно с такой же волшебной палочкой.
– Ты с какого курса? – недоверчиво спросил он.
– Сам не видишь, что ли? – огрызнулась Галя.
Она знала, что сами курсанты как-то различают принадлежность коллег к разным курсам – не то по длине стрижки, не то количеству пальцев, поднесенных к фуражке для приветствия.
– А чего ты тут делаешь? Сегодня я тут стою. Ты чего-то напутал, браток.
– Как бы не так, – начала злиться Галя.
Ишь ты: на всем государственном обеспечении содержится, а гляди-ка, на законную Галину добычу покушается!
– Иди-иди отсюда, мальчик, – буркнула она. – А то промеж глаз заряжу.
– Ни фига себе, – восхитился «мальчик», а если я Мочилову донесу? Или лучше Садюкину? Знаешь, что тебе за самовольство будет?
– А знаешь, что тебе будет? – зашипела Галя.
Галина была старшей в большой рабочей семье. Мама не любила сидеть в «декретах», поэтому после очередных родов убегала в родной трудовой коллектив, вешая младенца на шею старших детей, то есть на шею ответственной Галины. Галина не имела никакого представления о педагогических приемах, поэтому все проблемы братишек и сестренок разрешала с помощью затрещин.
Вчера, попав в непривычную ситуацию, она немного растерялась, поэтому позволила себе слегка расслабиться и поплакать, зато сегодня уже полностью освоилась и не собиралась отдавать без боя столь выгодное рабочее место.
Поэтому, совсем немного подумав, девушка размахнулась и беззлобно ударила волшебной полосатой палочкой по голове надоедливого самозванца.
– У-у-у-е-е-е! – взвыл самозванец. – Так бы и сказал сразу, что я ошибся. Чего сразу драться-то? Больно. А ты точно не ошибся? Точно это твое место?
– Проваливай, – не стала вдаваться в подробности Галя.
Конечно, ее! Разве мог ошибиться тот симпатичный курсант с ослепительной улыбкой? Кстати, если она скоро станет богатой и накупит нарядов, может, стоит попробовать очаровать его? Он тогда так трогательно и нежно утешал ее в своей постели...
Девушку со странным именем Вилка уже ждали. Вчера она уволилась со стадиона – иначе ее не хотели отпускать на дежурство – и приступила к выполнению Фединых прямых обязанностей. В чем заключались ее обязанности, она так и не поняла. В голове пульсировала только одна мысль: необходимо, чтобы ее увидели издалека пассажиры «уазика», причем на лице ее должен быть черный чулок, а руки должны быть в черных перчатках, несмотря на лето. Зачем это надо, она тоже не поняла. Но она поняла, что ни один мужчина мира не производил на нее такого впечатления, как новый знакомый.
Сначала Вилка просто стояла возле чьего-то забора, но потом ноги ее устали и затребовали движения. Девушка хозяйским взором осмотрела окрестности. «Делай, чего хочешь», – сказал ей тот потрясающий парень, одновременно похожий на Отелло и дядю Тома. Вилка хотела наводить порядок.
С пяти лет она воспитывалась у тетки. Жилось ей неплохо, своей семьи у тетки не было, поэтому та оказалась рада свалившейся на шею племяннице. Единственным досадным недостатком тетки была страшная аллергия на пыль. Если ее нос улавливал хоть намек на присутствие в доме продукта жизнедеятельности пылевых клещиков, бедная женщина покрывалась страшной сыпью величиной с копеечную монету и начинала душераздирающе чихать.
Поэтому Вилке, горячо любящей тетю, приходилось производить влажную уборку квартиры как минимум два раза в день. Сначала было трудно, но потом она привыкла. И даже полюбила влажный блеск чистого пола, зеркальный глянец полированной мебели и зыбкую прозрачность стекол. Полюбила не любовью эстета, а материнской любовью, то есть сама с удовольствием творила эту стерильную красоту. Именно поэтому она и работала уборщицей, несмотря на круглые пятерки в аттестате о среднем образовании. Просто Вилка видела свое призвание именно в скромном и незаметном труде блюстителя чистоты и ни в чем другом.
Вот и сейчас улица, на которой должен был патрулировать Ганга, явно не убиралась со времен последнего ленинского субботника, а люди, которые жили на этой улице, явно любили выносить сор из избы. Вилка плотоядно улыбнулась: удовольствия хватит до вечера. Девушка быстренько смастерила из