голосить, и надо было возвращаться, отыскивать его среди обломанных веток или поваленных деревьев, выдирать щепки из шкурки и утешающе нести на руках.
Лена, конечно, собиралась держать малыша в доме, но этому решительно воспротивились все мужчины: еще чего, собаку – в доме. Маркус мигом соорудил для него будку на вырост, сделал ошейник, привязал, а ночью Лена, не в силах слушать жалобный плач, вылезла в окно прямо в ночной рубашке и начала щенка гладить. Он был маленький, ему было холодно и страшно, а его бросили на улице. Так она и сидела рядом с ним на корточках, трясясь вместе с ним от холода, гладила, что-то говорила, пока не вышел полуголый Маркус, не покачал головой и не сказал: «Ладно забирай свое сокровище в дом, только не жалуйся потом, что из собаки кошку вырастила».
Шут безмятежно дрых, раскинувшись на кровати, никакого скулежа он не слышал, поэтому Лена мстительно положила щенка на его голый живот, и звереныш радостно поскакал к его лицу – лизаться. С каким воплем шут подскочил! Щенок заорал в ответ, Лена безудержно захохотала, но очень скоро мир был заключен.
Становилось все теплее, плащи уже были убраны в сундук за ненадобностью вместе с чулками и сапожками, толстые шерстяные куртки мужчин давно поменялись на легкие суконные, по лагерю мужчины и вовсе чаще ходили в одних рубашках, а работали эльфы в основном голые до пояса, и шут слегка нервничал, если Лена вдруг засматривалась на них.
Дурачок, он понимал, что ревновать уж точно не стоит, но все равно немножко ревновал, может быть, просто на всякий случай. Всерьез он опасался Милита, а Милит отвечал ему полной взаимностью, они постоянно схватывались в словесных перепалках, которые становились все злее, агрессивнее, и Лена понятия не имела, как их унять. Она поначалу пыталась вмешиваться, шут послушно умолкал, но выглядел таким несчастным, да и Маркус вечно ворчал на тему «дай ты им разобраться», что Лена махнула рукой. Взрослые, разберутся, а если подерутся, ну что ж, придется шуту примочки всякие делать, потому что как бы ни был он хорош в рукопашной, Милит оставался лучший бойцом среди эльфов, да и просто физически был намного крупнее и сильнее шута. Лена видела, как он играючи поднимает бревна, которые шут едва мог оторвать от земли.
Лиасс тоже не вмешивался. Хотя Лиасс вообще очень редко вмешивался в конфликты. Критического ничего не происходило, а мелкие распри решались сами по себе. Конечно, слово Лиасса было непреложным законом, его чтили безмерно, искренне, он и правда был всем эльфам отец родной. Да и почтение людей – Кариса, Маркуса и шута – казалось естественным. Лена почему-то почтения не чувствовала. Что-то другое. Пожалуй, реши ей Лиасс что-то приказать, она б безропотно выполнила, но он не то что не приказывал, он вообще с ней нянчился, как ни с кем другим. Не уставал от разговоров с ней, наверняка ему неинтересных, ему не надоедало ее успокаивать, если она ударялась в печаль или какие-то переживания, а успокоить он умел, причем воздействовал не на чувства, а на разум. Это у Лены-то! Но три раза обдумав слова Владыки, Лена убеждалась, что он не ошибается, а несогласие бывало связано с простой разницей в психологии человека и эльфа.
* * *
Все было сказочно замечательно, пока не случилось настоящее ЧП. На лето Лена попросила поставить палатку, и ее просьба была незамедлительно выполнена. Шут с Маркусом, естественно, переехали вместе с ней (опять понадобилась «глушилка» Арианы), а бедняга Карис вроде бы получил в свое распоряжение обе комнаты и даже кровать, но он явно предпочел бы спать на голой земле под открытым небом, лишь бы не рядом с советником. Тот хоть и помягчел слегка и даже местами был похож на нормального человека, беднягу мага гонял нещадно, а так как прикрывал свои требования высокими государственными целями, то деваться Карису было некуда. Пес, которого Лена назвала Гару – Оборотень, облюбовал себе место неподалеку от входа в палатку, постепенно перемещался в течение ночи, и утром Маркус порой просыпался в его объятиях. Что интересно, за ширму к Лене и шуту он заходил только днем, степенно, вежливо: сначала высовывался блестящий черный нос, потом появлялся вопрошающий глаз, а уж потом подтягивалась и вся собака целиком. Был он смешной и веселый, как полагается щенку, грыз все, что попадалось под зубы, изжевал ножны кинжала шута, вдрызг измочалил ремень Маркуса, был бит остатками и в отместку попытался слопать сапоги Проводника и был за этим занятием пойман. Лена нисколько не мешала наказывать собаку: несколько шлепков по заду и тыканье носом в объеденный сапог вряд ли нанесли ему тяжкую травму. Лену он обожал. Мог сесть напротив и уставиться восторженным взглядом, даже если она при этом ничего не ела. Ну а если ела…
И все-таки вчетвером им было весело. Вечерами они могли устроить детскую возню на радость щенку и резвились так, что даже уставали. Гару скакал вокруг и радостно звонко и неумело тявкал, а потом просто валился на бок и мгновенно засыпал. И вот в разгар такого веселья, когда они присели перевести дух, а псеныш повизгивал во сне и дергал лапами, появился Карис – взволнованный, серьезный и даже испуганный. Маркус автоматически потянулся к мечу.
– Советника убили.
– А кому он нужен? – искренне удивился шут. – Дурак и скотина, но безобидный дурак и привычная скотина. Разве кто-то обращал на него внимание?
– Не обращали. Шут, ты не понял? Его убили. Зарезали. Если это не кто-то из нас, то только эльф. Вывод?
– Черт возьми! – проворчал Маркус. – Это проблема. Лиассу сказал?
– Нет. Дверь запер и к вам.
– Это не я, – сказал шут, – это не Лена. Маркус, ты его не убивал?
– Мараться? – поморщился Проводник. – Нет, конечно. А вот у Кариса повод точно был… Да успокойся, шучу я, шучу, ты не из тех, кто убивает.
– Значит, эльфы. Или гвардейцы.
– Гвардейцы не могут, – возразил Карис, – они заговорены, и я каждые десять дней проверяю заклинание. Не смотри на меня так. Часто, потому что ты прав: скотина он был, любого достанет, даже гвардейца. Кто-нибудь пойдет со мной к Владыке? Мне одному как-то… страшновато.
Пошли все. Было уже довольно поздно, Лиасс уже лег, но увидев их, только кивнул очаровательной эльфийке, и она мигом испарилась из его постели, даже, кажется, не одевшись. Он же только штаны натянул.
– Все, Светлая, ты уже можешь на меня смотреть, – насмешливо сказал он. Ну не понимали эльфы ее смущения при виде голого мужчины.
Карис, бледнея и краснея, выпалил:
– Убили посла, Владыка.
Лиасс тоже слегка побледнел. Он оглядел их поочередно: не вы ли, друзья мои? – поверил, что не они, и потребовал подробностей.
– Не знаю, – сказал Карис. – Я вернулся, заглянул к нему – он лежит на полу около перевернутого кресла с кинжалом в груди. Мертв около двух часов. Следов я не увидел никаких, но я не самый сильный маг.
– Следов магии нет?
– Я не увидел.
– Следы магии ты увидел бы, если б они были. – Лиасс потер переносицу. – Да, это проблема. Тебе следует доложить королю… или кому там положено докладывать.
– Прямо ночью? – удивился Карис. – Нет, я уж лучше утром. Владыка, может быть, ты посмотришь?
– Обязательно, – кивнул Лиасс. – Может быть, что-то и узнаем. Ты боишься мертвых, Светлая?
– Естественно.
– Что естественного? – не понял Маркус. – Чего их бояться, они тихие, бояться надо живых, и только живых.
