конца смены. Привет!
Признаюсь, эта скороговорка смутила меня. Я-то думал, Павлик начнет рассказывать о чудесах будущего производства, о прекрасных сверхкомфортабельных машинах, о прядущем автомобилизме, о завтрашних автострадах... А он притащил хромую собаку с некоторыми включениями нездорового брюзжания. Может быть, там действительно возникнут частичные трудности - не без этого, но неужели Павлик не мог обойтись без них? Тем более я еще не совсем здоров, еще совсем недавно находился на бюллетене и мне совсем ни к чему отрицательные эмоции.
- Мой брат, - строго официально сказал Павлик, - занимается дистанционным управлением. Он проектирует дороги с направляющими силовыми линиями, по которым машины поедут сами, как в сказке. Колька устроился при завтрашнем дне как кот при сметане... А нам нужен рабочий, который в состоянии делать операцию за сто секунд сегодня...
Рука у меня стала покручивать. От нервов. Кончики пальцев стали неметь, как память кибернетической машины, лишенной тока.
- Павлик, не лишай меня перспектив...
- Что тебе надо? Перспективу тебе надо или автомобиль? Мечту тебе надо или сильный аккумулятор, чтобы не крутить ручкой?
- Чтобы не крутить ручкой! - догадался я.
- Так я тебя должен подбодрить. Ручка будет. На всякий случай. На случай плохого обслуживания... В проекте ручки не было, но мы ее вставляем.
- Так это же хорошо! - обрадовался я, подумав об аккумуляторе, который месяц назад Генка, должно быть, унес на подзарядку и все еще не принес. - В конце концов, Павлик, все образуется. Если рабочему хорошо разъяснить, он не за сто секунд, а за пятьдесят все сделает.
- Не за пятьдесят! - вдруг заорал Петухов.- Не за пятьдесят! За сто! Только за сто! Ни больше ни меньше.
На крик немедленно прикатился Филька. Он посмотрел на Петухова, присел и склонил умную голову к своему собачьему плечу. Пуговицы лучились перламутровым любопытством.
- Дались тебе эти сто секунд,- обиделся я.- Только собаку вспугнул. Ты уже в самом деле хочешь из человека сделать автомат. Чтобы только и знал - гайки заворачивать, как Чарли Чаплин... Ты не прав... Рабочий прежде всего должен быть сознательным. То есть хочет - закручивает, не хочет - значит, надо его спросить: почему? Может, у него в этот момент рационализаторская мысль сверкнула? Или покурить ему охота? Или, скажем, мечта у него появилась - представить себе, как и что будет дальше...
- А конвейер?! -закричал Пашка. - А конвейер остановить? Филька перекинул голову к другому плечу, не сводя с Петухова глаз.
- Не люди для конвейера, а конвейер для людей. Правда, Филька? - резонно заявил я.
Петухов потрепал пса по кудлатой голове. Пес вытянулся, зевнул и завилял хвостом.
- Выводить три раза,- сказал Петухов ласково.
- Слушай, почему ты привел эту собаку мне?
- А кому еще? Ты единственный мой знакомый, который не выкинет собаку на улицу. Если вы не уживетесь - ты уйдешь, оставив ей квартиру. Ты гуманист. Ты ни фига не понимаешь в производстве, и поэтому я лучше расскажу тебе историю этой собачьей жизни. Ставь чайник...
Я уже знал, что Филька остается у меня...
ЧАСТЬ II
«ВЕШНИЕ ВОДЫ»
От автора
Наверно, это последний снег. Или предпоследний. Он играет на солнце запасными брильянтами, оставшимися от зимы. Брильянты подтекают, струясь родниковой водицей на асфальтовых буграх.
Я несу свою разгипсованную руку за пазухой. Мой автомобиль пока еще в гипсе, но гипс вот-вот развалится и на нем.
Я шагаю через двор нашего магазина, заваленный ящиками и бочками. Отрок Федор, расстегнутый на все пуговицы, какие только могут быть, насвистывает впереди меня. Он идет в булочную за угол, прифутболивая серые обломки льда.
Возле стены стоит жизнерадостная, румяная продавщица в белом халате, надетом на шубу, и бьет стеклянную тару. Осколки летят в ящик, сверкая на солнце.
- Зачем вы ее так, тетя? - спрашивает отрок Федор.- Ее же можно сдать...
- А она не сдается! - отвечает продавщица.- Я ее списываю. По акту. Проходи, мальчик!..
Федор думает и исчезает.
Банки лопаются, как ненужные елочные игрушки отшумевшей новогодней полночи. Продавщица утирает пот со лба. Ей, наверно, жарко. Грузный парень останавливается рядом со мною и минуты две молчит. Потом резко срывает с себя ватник, кладет на сугроб и подбегает к продавщице.
- Кто ж так бьет?! - возмущается он.- Безрукая ты, елкин корень! Давай сюда!
Продавщица послушно отходит в сторону. Парень оценивающе смотрит на банки-склянки, захватывает сразу штук десять и, прекрасно крякнув, грохает их в ящик. Это доброволец. Дилетант с врожденными склонностями. Он ломает посуду так, что любо-дорого смотреть. Он расправляется с ней без разговоров, как храбрый воин с неприятелем.
- Елкин корень! - кричит доброволец, загребая банки. - Елкин кор-рень! Елкин. кор-рень! Видала, как надо?
В ящике вырастает сугроб битого стекла.
- Вот работник! -восхищенно говорит продавщица. - Такого бы мужика в дом!
- А ты думала! Ломать - не строить! - отвечает парень и почему-то обнимает продавщицу за плечи.- Есть еще что ломать - давай!
- Нету, - смеется продавщица, - все, что было, сломано! По акту!
- Эх, рыжая! Елкин корень! - восклицает парень и надевает ватник.
Он уходит. Продавщица смотрит ему вслед и, хохотнув, мотает головою. Потом она вынимает из кармана халата карандаш и кричт в маленькую дверь:
- Соломон Давидович! Подписывайте акт!
Я тоже ухожу и думаю, что если посуда не сдается - ее уничтожают по акту. Такова жизнь.
Соломон Давидович - знакомое имя. Где-то я его слышал. Ах да! Так звали одного библейского царя, известного своей мудростью. Я иду дальше, размышляя о многообразии жизни.
Отрок Федор опять выскакивает из-за угла:
- Вам ничего не нужно, дядя?
- Спасибо, парень...
Отрок Федор, конечно, сыграл серьезную роль в деле транспортировки моего жизнеобеспечения. У него строгое лицо индейского вождя. Он ведает тайну.
- Ты почему не заходишь?
- А чего заходить? Вы уже выздоравливаете.
И он уматывает по своим делам, а я смотрю на свои ноги: это он, отрок Федор, вдохнул в них способность передвигаться, дважды добиваясь приема у таинственного Леонида.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Свидетель был молод, чисто выбрит, и небольшая рыжая бородка, как наклеенная, подчеркивала чистоту бритья. Он снял лохматую кепку, расстегнул пальто и откинул зеленый, в крупную белую решетку шарф, под которым находился зеленый же узел галстука, плотно сидящий в жестком воротничке. Глаза у свидетеля были серые, неопределенные и глядели на следователя как на интересное кино. Следователь покатал зубами желваки.
- Садитесь, свидетель... Назовите свое имя, отчество и фамилию. Свидетель сел.
- Иннокентий Викторович Карпухин.
Следователь смотрел в дело. Он уже привык к мысли, что этого Карпухина И. В. зовут Иван Васильевич. Такая у него была версия. И - надо же! Иннокентий Викторович... Это сразу не понравилось следователю. Он и сам не знал почему, но - не понравилось. Он сдержанно объявил, что надо говорить правду согласно соответствующей статье, и спросил, что может сказать свидетель о деле, по которому
