Уолсингфорд Холл знал лучшие времена. Построенный при Елизавете так, чтобы глядеть с пригорка на серебристую Темзу, дом этот два с лишним века был действительно красивым. Теперь от его вида лодочники почувствительнее теряли дар речи, и весла падали у них из рук, когда он вырастал за излучиной реки, но объяснялось это тем, что большой пожар, рано или поздно настигающий все английские поместья, подзадержался до Виктории, предоставив отстраивать весь дом сэру Веллингтону Эбботу, тогдашнему владельцу. Про викторианцев можно сказать много хорошего, но всем известно, что лишь немногих из них можно было подпускать к мастерку и кирпичам, а уж сэра Веллингтона — и подавно. Он был из числа этих страшных людей, архитекторов-любителей. Наблюдая пожар в ночной рубашке — ему пришлось довольно резво выпрыгнуть из горящей спальни, — баронет забыл про суровый ветер, овевавший ему коленки. Он думал о том, что наконец-то грянул его час, пришла пора великого дела. Едва дотлел последний уголек, он ринулся претворять свою мечту, не жалея затрат.
А сейчас его потомок обозревал разляпистое, хотя и величественное сооружение из красного глазурованного кирпича, чем-то, пожалуй, напоминавшее французский замок, но в общем походившее на те жилища для рабочих, в которых на каждую семью приходится строго отмеренное количество кубометров воздуха. Массивную крышу украшал остроконечный купол, не говоря уж о минаретах, на самом верху крутился флюгер, а сбоку, неизвестно зачем, пузырилась оранжерея. Местные жители назвали все это «У старого психа», и, пожалуй, были недалеки от истины.
Часы на конюшне отбили полчаса. Не успел замереть последний удар, как, минута в минуту, появилась мисс Виттекер с блокнотом в руке.
— Доброе утро, сэр Бакстон, — сказала она.
— Доброе, мисс Виттекер. Какой денек!
— О-оу! Прэ-лэстный. Дивный.
— Ну как у нас там, все в порядке? Жалобы есть?
Это входило в повестку дня — баронет прежде всего справлялся о благополучии своей общины. Мисс Виттекер заглянула в блокнот:
— Миссис Шепли досаждают голуби.
— Чем же они ей помешали?
— Воркуют под окном.
— А что я могу, глушители на них надеть? Так. Еще что?
— Мистеру Bo-Боннеру кажется, что у него завелась мышь.
— Пускай помяукает!
— Мистер Чиннери требует корнфлекс.
— Чтоб он треснул со своим корнфлексом! А что это, собственно, такое?
— Американцы едят на завтрак.
— Он не в Америке.
— А корнфлекс просит.
Сэр Бакстон, собрав на лбу морщины, сразился с этой проблемой.
— Может, моей жене известно, как его готовят?
— С леди Эббот я уже консультировалась. Она сказала, что умеет варить так называемые тянучки.
— А не спросить ли этого Ванрингэма?
В красивый, изысканный голос мисс Виттекер вплелась заунывная нотка:
— Если жела-эте, сэр Бакстер, я спра-а-шу, но…
— Думаете, тоже не знает? Да, наверное. Ладно, придется нашему Чиннери перебиться. Все?
— М-даум, сэр Бакстон.
— Очень хорошо.
— Было два телефонных звонка. Один — от княгини Дворничек. Ее секретарь просил со-общить, что она уже в окэане, скоро прибудет сюда.
— Хорошо, — повторил сэр Бакстон, радуясь предстоящей встрече с единственным человеком, который смотрел на Уолсингфорд Холл без отвращения, мало того — намеревался его купить. — Быстро она обернулась. Ну, а второй?
— Звонили леди Эббот, сэр Бакстон. Ее брат.
— Брат?
— Мда-ум.
— Какие еще братья?!
Мисс Виттекер держалась вежливо, но твердо.
— Я только повторяю то, что сказал этот джентльмен. Он просил передать леди Эббот, что ее брат Сэм в Лондоне и приедет к ней при первой возможности.
— О, Господи! Ну что же, ладно. Спасибо, мисс Виттекер.
Минут с десять после ее ухода сэр Бакстон стоял в задумчивости, переваривая новость. Человека регулярных привычек непременно вышибет из седла появление загадочного родственника. Но вскоре проблема эта сменилась другой, более насущной, от которой баронет ненадолго отвлекся. Точно начертанные огнем на летнем небе, перед его мысленным взором вновь возникли зловещие цифры 96, 3, 11, и он засмотрелся на письмена, мрачно размышляя, есть ли шанс, что его дочка оплетет волшебной сетью зловещего издателя. Однако мечтания его прервали, окликнув по имени. Ноздри ему защекотал аромат хорошей сигары. Он обернулся — и что же? Рядом стоял Чиннери. Как же глубоко он задумался, если это допустил!
Американцы сэру Бакстону нравились, он состоял членом Заокеанского клуба и даже женат был на американке; а вот Элмер Чиннери, лично, нравился еще меньше остальных постояльцев. При виде Bo- Боннера или Шепли он просто убыстрял шаг; завидя Чиннери, упархивал на крыльях голубки.[67]
Причина — известна: баронет задолжал ему немалую сумму, и злосчастный заем стал единственной темой, кроме корнфлекса, на которую мог беседовать вредоносный американец. Английскому же аристократу, сами понимаете, претят разговоры о деньгах.
Был Чиннери массивным, толстым, гладким, в огромных, словно колеса, роговых очках. Жил он здесь дачно, можно сказать — был одним из первых в нынешнем звезде. Занимался он рыбным бизнесом, на котором разбогател первый муж княгини, и даже набеги бывших жен, требовавших алименты, не наносили ощутимого ущерба его богатству. Первый раз, как и многие граждане его страны, он женился молодым, потом женитьбы покатились одна за другой. Он перескакивал от блондинки к блондинке, как альпийская серна — со скалы на скалу.
— Э-э, послушайте… — начал Чиннери.
Ни намека на опасность не усмотрел бы в этих словах сторонний слушатель, но нам понятно, отчего сэр Бакстон вскинул руки широким отчаянным жестом, словно леди из Шалотта,[68] когда над ней разразилось проклятие. Сочувствовать ему мы не можем, но понять — поймем.
— Нет, нет, дорогой! — воскликнул он. — Честно! Нет, нет и нет!
— Может, хоть что-то наскребете…
— Не могу! Ни пенса! Простите…
Нависла зловещая пауза. Сэр Бакстон горько недоумевал, почему человек, чей доход исчисляется шестизначной цифрой, суетится из-за жалкой пары сотняжек. Чиннери корил себя — вот тебе урок, нечего пить старый портвейн! Третья рюмка этого напитка и побудила его поддаться на просьбу хозяина.
— Вот только усадьбу… — пробормотал сэр Бакстон.
— М-мэ, — сказал мистер Чиннери.
Оба оглянулись и снова зловеще замолчали. Мысли у них были одинаковые: с ходу такой домик не спихнешь.
— Хоть двадцать фунтов! — воззвал мистер Чиннери.
— А-а! Вот и Джин! — с беспредельным облегчением воскликнул сэр Бакстон.
И впрямь, из дома вышла дочь, которой еще никогда отец так не радовался. Она направлялась к нему, чтобы получить перед отъездом последние наставления.
