проезжать в строго установленном порядке».
– Смотри, Дима, только без фокусов, – сказал он напрягшемуся при виде приближающегося охранника Архипу. – Мы договаривались. Так что пеняй на себя в случае чего.
– Да знаю я, – коротко ответил тот. – Свои это, Кривов! – крикнул он в окошко человеку с автоматом. – Открывай давай скорее.
– А, Архип, – ответил тот и, не доходя до машины, повернул обратно. – Сейчас открою, – бросил он через плечо, почесав мушкой автоматного ствола у себя за ухом.
На крыльце парадного входа, отделанного, вероятно, получше парадного входа в центральное здание самого банка «Тавро-кредит», их встретил еще один человек – невысокий, плотный, с цепким взглядом профессионального – и высококлассного – охранника. Он только что вышел из просторного вестибюля, завидев Свиридова и Архипа через прозрачные бронебойные стекла на входе в дом.
– Архипов? – в упор спросил он, буравя взглядом стоящего чуть в стороне Свиридова. – Кто это с тобой?
– Новый, – лаконично ответил тот, – нам срочно нужно к Лукинскому.
– Зачем? Босс еще спит.
– Я сказал – срочно! – начал уже горячиться Архипов. – Вечно ты, Келлер, со своей подозрительностью!
Вот это фамилия, подумал Влад. Келлер. Почти «киллер». На еврея не похож, стало быть, немец.
– Ну хорошо, – после некоторого раздумья, во время которого они втроем успели войти в шикарно отделанный вестибюль, произнес Келлер. – Но если босс разозлится, все последствия лягут на тебя, так и знай.
Архип коротко и свирепо глянул на Свиридова, но тут же отвел глаза, осекшись под его непроницаемым, стальным взглядом.
– Понятно, – небрежно сказал он Келлеру и тут же наткнулся на мраморную плевательницу на высокой резной ножке, установленную между двумя узким кожаными диванами. – Понаставили тут черт-те что, твою мать! – выругался он.
Немец взглянул на него, кажется, с плохо скрытым недоумением...
Вестибюль был впечатляющ, но он казался просто аскетически скромным по сравнению с отделкой внутренних покоев Лукинского, убранных с истинно великосветским великолепием и роскошью.
Они прошли чередой комнат, отделанных белым мрамором, золотом, горным хрусталем и зеркалами, где обычными, а где замутненными и прихотливо изогнутыми, с такой же белой мебелью, стоящей, вероятно, половину пенсионных отчислений за месяц в масштабах всей области.
– Это так называемые Белые залы, – сказал Келлер, любезно, но испытывающе и очень внимательно глядя на Влада. – Хозяин любит белый цвет.
Они вышли в огромный зал с высоким, метров под шесть, потолком, увенчанным громадными и немыслимо шикарными люстрами, широко раскинувшими пышные гроздья резного хрусталя на позолоченных фигурных остовах. У дальней стены стоял белокаменный же бассейн, над которым парила мраморная фигура Амура с ярко пылающим слепяще-белым шаром в руке. Киловатта на два, не меньше, подумал Свиридов.
В бассейне что-то плеснуло, и над бортиком показалась голова девушки, потом обнаженная женская спина, а потом и вся стройная фигурка, прикрытая только волной длинных влажных волос. Девушка завернулась в халат и только тут застыла, услышав шаги приближающихся людей. Потом медленно обернулась и, увидев трех мужчин, двое из которых были ей знакомы, спустилась с бортика и пошла им навстречу.
– А Борисыч еще дрыхнет, – весело сообщила она уже издали, и Свиридова поразило ее необычайное, просто один в один сходство с супермоделью Клаудией Шиффер. Только если красота немецкой Клавы была какой-то вымученной, стандартной и примелькавшейся, то русская девушка несла на всем своем облике отпечаток чудесной свежести и щедрой, неиссякаемо прелестной грациозности и чувственности. Но поразительно... одни и те же черты, одна и та же фигура!..
В чем, в чем, а в понимании женской красоты Лукинскому не откажешь. Да и вообще молодец мужик: на дворе кризис, ранняя весна 1999-го, которой аналитики и политические обозреватели едва ли не в голос прочат апокалиптическое и переломное – скорее всего в худшую сторону – значение в новейшей российской истории, а Михаил Борисович живет, как восточный владыка, окружив себя роскошью, красивейшими женщинами и надежной охраной.
– А где он вообще? – спросил Келлер.
– Да он сегодня с красными зависает, – словоохотливо сообщила девушка, – у Юльки, по-моему.
Выражение «зависать с красными» вовсе не означало, что Михаил Борисович поддался коммунистическо-реваншистским веяниям времени и засел в президиум на ночное заседание местного отделения КПРФ. Оказалось, что эту ночь хозяин виллы провел в так называемых Красных залах с одной из девушек, что там жили, – то есть «красных».
Красные залы уступали по размеру и монументальности Белым, но производили не меньшее, хоть и качественно иное впечатление. Комнаты, чуть затемненные алыми жалюзи в окнах, с тяжелыми темными шторами очень приятного для глаза темно-красного оттенка, но тем не менее производившие впечатление простора, были отделаны и обставлены с истинно восточной роскошью.
Комнаты были обтянуты алым шелком, затканным золотыми цветами, со свисающими с потолков изящными лампами тонкого венецианского стекла, стилизованными под XVIII век. Роскошная мебель глубоких алых, красных, бордовых, иногда почти до черноты, а порой до переливающегося светло- апельсинового тона оттенков. На стене одной из комнат была развешана коллекция великолепного оружия – кривые турецкие сабли образца XVIII века, прямые итальянские кинжалы и стилеты, старинные русские морские кортики, английские охотничьи ножи, прямой двуручный меч в ножнах, изысканно инкрустированных серебром, и рукоятью со вкрапленными в нее, словно капли крови, рубинами. Казацкие шашки, палаши, отделанные золотом шпаги и рапиры. И каждый экспонат был прочно прикован к стене тонкими позолоченными цепями, наверняка выполненными из самого прочного – современного – сплава.
Да тут не на один миллион долларов, подумал Свиридов. Ай да Лукинский, ай да сукин сын!
Они вошли в совершенно круглую комнату, опоясанную огромным диваном. На стенах комнаты были растянуты несколько шкур – две тигриные, одна леопарда, медвежья и шкура черной пантеры. А над входом была прибита голова оленя с раскидистыми ветвистыми рогами. На полу лежал толстый ковер, в котором ноги утопали по щиколотки. Прежде чем ступить на него и убедиться в этом, Свиридов и Архип, по указанию торчащего у дверей мрачного охранника с «узи», сняли обувь и оставили ее у входа, а взамен надели на ноги удобные, но неуместные в этой обстановке «найковские» шлепанцы.
Они, как и этот амбал у дверей, портили этот великолепный восточный колорит.
– Я подожду вас здесь, – сказал Келлер и уселся на диван. – Туда, – и он указал рукой на тяжелый бархатный полог прямо напротив двери, через которую они вошли и над которой находилась голова оленя.
– Я знаю, – проворчал Архип и, нерешительно посмотрев на Владимира, взялся рукой за алую ткань занавеса.
Едва они успели войти в следующую комнату, отделенную от круглой только пологом, без двери, как мимо них, легко и бесшумно ступая по мягкому ковру маленькими изящными ступнями, пробежала очень красивая белокурая девушка, как две капли воды похожая на ту самую телеведущую НТВ Юлю Бордовских, что упоминал в квартире Ильи Свиридов.
Но самое примечательное для уставившихся на нее мужчин заключалось не в сходстве ее с дивой НТВ, сообщающей спортивные новости, а в том, что она была совсем голая и, судя по капелькам воды на нежной коже, только что выпорхнула из душа.
– Михаил Борисович сейчас вас примет! – скороговоркой выпалила она на ходу, не проявив и признаков застенчивости или смущения, и скрылась за одним из бесчисленных занавесов.
