Туманное Звено. Стихотворения

АННА ПРИСМАНОВА. АЛЕКСАНДР ГИНГЕР ТУМАННОЕ ЗВЕНО. СТИХОТВОРЕНИЯ

КСЕНИЯ РАГОЗИНА. ТУМАННОЕ ЗВЕНО (Предисловие)

Анна Семеновна Присманова (Анна Симоновна Присман) родилась 6 сентября 1892 года в старинном портовом городе Либау (Libau), который эмигранты в Берлине в середине 20-х годов предпочитали называть Либавой, а латыши, переиначив название своей страны в Янтарный берег и переменив имена городов, звали, да и по сей день зовут, Лиепаей. Такими мы любим рисовать в воображении средневековые города: узкие запутанные улички, прокопченные стены домов, костелы и - поскольку город у моря - темные верфи и приземистые лабазы...

/.../ то было небо с бледной синевой,
вдоль набережной шов травы весенней,
и стук копыт по чистой мостовой
в пустое утро, в утро воскресенья.
То был туман с мерцаньем фонарей,
и тусклых вод текучие траншеи,
и груди чаек, реющих вдоль рей,
и грусть лебедок, вытянувших шеи /.../

('Воспоминание'; 'Близнецы')

Истории, полные романтики, наше воображение тоже переносит в такие города, или к ним поближе - туда, где море, белые дюны и на дюнах сосны, янтарь, ветер и рыбацкие лодки, воспоминаниями о которых, действительно, полны стихи Присмановой, перекликаясь в этом и со стихами Владимира Корвин- Пиотровского, и Вадима Андреева, и Георгия Венуса, точно образуя некое 'землячество' в эмигрантской литературе. Прибалтика - Нарва и Рига школьных лет Присмановой, родная Либава - ее неотвязная тема, только у Присмановой она вовсе лишена того ясного, нежного отсвета, который имеет обыкновение отбрасывать на стихи детство, да и романтики в них, пожалуй, маловато. Вряд ли она кривит душой, когда признается в своих стихах: 'Почти забыты мною латыши...' ('Треугольник'; 'Близнецы'). Ее стихи о детстве и о родном Севере, о 'первоначальных' днях - сдержаны и трезвы. Но именно в них находим исток поэзии Присмановой, отмеченной и холодом родной Балтики, и ее туманами, и солью, приносимой ветром с залива. Описывая все это в своих стихах, Присманова позволяет себе даже некоторую лиричность. Хотя самые сильные детские впечатления, и печать их несут многие стихи Присмановой, это смерть матери от рака горла и желтый дом бабушки.

Оттого ей не приходит, и не может прийти в голову, опоэтизировать сумасшествие, хотя она и поминает его во всех трех книгах стихов, хотя выстраивает на своем предельно конкретном страхе - метафоры, разительно 'конкретные'. 'Душа, кричащая в смирительной рубашке' или сравнение времени с 'доктором в сахарном халате', что 'по каждой сверхъестественной палате проходит - равнодушное ко всем', - из стихотворения 'Путем зерна...', которым поэт завершает первый сборник стихов ('Тень и тело'). А ведь последнее стихотворение в книге - не менее, а то и более, значительно, чем первое. Убежденность Присмановой в том, что 'изъяны предков достаются детям' ('Бабушка'), еще усиливает трагическую ноту:

О бабушка, жила ты в желтом доме,
где рукава сходились на спине.
Остался желтый облик твой в альбоме,
а рукава - ты завещала мне.

('Бабушка'. 'Близнецы')

Может показаться, что из детства в зрелое творчество Присманова перенесла только мучительные и больные образы, что туман и соль стихов - еще и взгляд сквозь слезы, вглядывание в детство. Во второй ее книге, 'Близнецы', есть десять стихотворений, объединенных в единый цикл 'Песок', их можно принять за небольшую поэму, разбитую на главы, каждая из которых есть воспоминание о ком-нибудь из далекого 'музыкального города', и каждое из этих воспоминаний заключает в себе трагедию, из тех, что 'девочке '...', родившейся с почти-что мертвым ликом', были знакомы от рождения; этот цикл у Присмановой построен на материале собственной биографии - до последней детали, до самой незаметной метафоры: в гавани 'соль разъела камни как проказа', - пишет Присманова, - а ведь ее отец был инспектором по проказе и работал в городском госпитале; не матерью, но мачехой называет Присманова Софию (мудрость), - после смерти матери воспитанием Анны и ее старших сестер Веры с Елизаветой занялась мачеха, женщина редких душевных качеств.

Но циклом 'Песок' биографичность в лирике Присмановой, пожалуй, и исчерпывается, узнать о жизни, о физической жизни поэта Анны Присмановой из стихов можно немного. О ней вообще немногое известно, тем более - о доэмигрантском периоде. Семья Присман покинула Латвию сразу после провозглашения там Советской власти, перебралась в Москву и не поспешила вернуться назад после нового переворота. В книге воспоминаний Юрия Терапиано есть упоминание неких публикаций Присмановой в московских изданиях [1], однако единственное сохранившееся свидетельство ее литературной деятельности в Москве - заявление о приеме в 'Союз Поэтов' 1921 года. В тот же год три сестры Присман Москву покинули, вернее, бежали из нее, вспрыгнув уже на ходу на крышу переполненного вагона поезда, уходящего в Берлин. Присманова имела право на латвийское гражданство, и Латвия тогда становилась уже вполне спокойной страной, но она предпочла эмигрировать в Германию; впрочем, и 'до революции' немало латышей избирало местом жительства Берлин.

Приезд Присмановой совпадает с переломными моментами биографий многих литераторов, оказавшихся тогда же в немецкой столице. Позднее уйдет присущее тому краткому периоду времени ощущение единства литератур - Советской России и берлинской, ощущение подлинности 'культуры поверх барьеров', но пока между Берлином и 'метрополией' идет интенсивный диалог, в Берлине кипит литературная жизнь, и если судить только по мемуарам, может сложиться впечатление, что относительно малочисленное русское население Берлина состояло исключительно из людей искусства: А.Белый, А.М.Ремизов, И.С.Соколов-Микитов, А.Н.Толстой, Ив.А.Пуни... Любопытные заметки оставил Гессен: 'Беженцы составляли горсточку в четырехмиллионном Берлине, и, казалось бы, должны в нем бы раствориться, а сумели они так намозолить немцам глаза, что однажды в 'Ульке' - иллюстрированном приложении к 'Берлинер Тагеблатт' - появилась карикатура, под заголовком 'Картина будущего', изображавшая 'Курфюрстендаммский проспект' и 'Тауэнцивскую улицу', пестреющие русскими вывесками и названиями и редкими надписями в окнах магазинов: здесь говорят по-немецки!' [2]. 'Горсточка' русских литераторов не испытывала недостатка в русских изданиях: инфляция, катастрофическая для немцев, обернулась относительной дешевизной для пришельцев и настоящим издательским бумом, к 1922 году в Берлине насчитывалось 72 русских издательства, такого изобилия не знал, пожалуй, и Петербург [3], существовали уже и первые литературные объединения, и самое яркое из них - Дом Искусств, аналог петербургского. Некоторое представление о тогдашнем Берлине читатель, вероятно, уже имеет по весьма популярным в нашей стране