Туманное Звено. Стихотворения

Нас точит время кончиком ножа.
Вблизи итог несложного сложенья.
Щитом ладонь на сердце положа,
мы всходим. Небо. Головокруженье.

Ах, за день сердцу страшно много сил
ступенями сложить необходимо,
чтоб ночью ветр нам волосы носил,
носил… небесного сиянья мимо.

С одышкой мы в этаж взошли восьмой
и вот висим над бездной на балконе.
Но, душенька, остался голос мой
на самом дне, на муравьином лоне.

Оттуда лучше видит он полет.
Куда ему в редеющие сферы?
Не стратосферы дай ему оплот —
святых сестер: любви, надежды, веры!

1936

ПОТОНУВШИЙ КОЛОКОЛ

В полночь в озеро скатили
духи колокол с горы.
Стал звонить он из-под лилий,
потонувший, с той поры.

Горе! Колокольный мастер
в горы плоть свою понес.
И жена его в несчастьи
выплакала крынку слез.

Там, где Виттиха мышонка
кормит, лешего пасут,
видишь, двое в рубашонках
тащат горести сосуд.

Эти водоросли, слезы,
эти голые птенцы,
в эти горькие морозы
эти дальние концы.

В стужу рубка. Мелким стуком
дровосек считает снег.
О, внемлите этим звукам —
стонет будто человек.

О, взгляните в глубь покоя,
в дом, упавший в водоем, —
в отраженье, в жизнь, из коей
мы живыми — не уйдем!

«Так уходят в сумрак поезда…»

Так уходят в сумрак поезда,
так в музеях старятся амфоры,
так зимою птицы иногда
разбивают грудь о семафоры.

Жмется жизнь под арками моста:
нищие укутаны газетой.
Счастье для газетного листа —
греть он может спину жизни этой!

Но лишен тетрадный складный лист
этого завидного удела.
Лист мой, понапрасну ты речист:
никому до слов твоих нет дела.

Молоку предписано скисать,
молочаю — соки лить над полем.
Но о смерти зрело написать
может тот лишь, кто смертельно болен.

1936