костюм советской эпохи, в которых обычно раньше клали в гроб. Из-под костюма виднелась оранжевая ситцевая рубашка, и даже галстук он, видимо, умудрился одолжить у кого-то, правда, тот ему явно мешал, и Головлев постоянно его поправлял. Антонина надела черную юбку, какую-то блузку, давно вышедшую из моды, но хоть чистую и выглаженную, а на шею – что меня больше всего насмешило – нацепила бусы. И губы она накрасила розовой помадой. С Владиславом Губановым они даже не поздоровались, а Ирина Викторовна смерила сидевшую у стены парочку презрительным и высокомерным взглядом.
Я заняла место в зале среди зрителей, и хотя я и сыграла в этом процессе одну из ключевых ролей, но оставалась как бы за кадром. Аделаида Анатольевна стояла у стены вместе с Валерией Сокольниковой. Вид у директрисы был серьезный и несколько печальный. Было видно, что она волнуется. Валерия Георгиевна же выглядела надменно и холодно. Вырядилась она на суд еще похлеще, чем разгуливала по детскому дому: «ракушка» на голове возвышалась прямо-таки башней, юбка едва прикрывала то, что нужно было прикрыть, крупные золотые серьги, покачиваясь, сверкали в ушах, а ее густо накрашенные губы были видны, что называется, за версту.
Я подошла к ним, поздоровалась и обратилась к Морозниковой:
– Не волнуйтесь, у защиты с материалами все в порядке.
– Да я не волнуюсь, я просто хочу, чтобы все это побыстрее закончилось, – со вздохом проговорила та.
– Ничего, я думаю, что дело надолго не затянется, – усмехнулась Сокольникова, у которой, видимо, было свое мнение насчет исхода процесса.
– Как знать, как знать, – развела я руками и зашагала дальше по коридору.
Наконец заседание началось, и Волохов забубнил своим низким, густым голосом:
– Слушается дело по обвинению Никишиной Варвары Михайловны в совершении преступления, предусмотренного статьей 105 части четвертой Уголовного кодекса Российской Федерации – непредумышленное убийство. В заседании председательствует судья Дмитрий Сергеевич Волохов, государственное обвинение представляет старший советник юстиции Генин Александр Дмитриевич, защиту подсудимого осуществляет адвокат Ярошенко Ярослава Игоревна... Уважаемый секретарь, все ли явились?
Молоденькая девушка-секретарь объявила, что явились все, и Волохов заговорил дальше:
– Будут ли отводы у участников процесса?
– Отводов нет, – сообщила Ярошенко.
– Я доверяю суду, – мрачно бухнул со своего места Генин.
У пострадавшего Губанова отводов также не имелось. Ходатайств до начала процесса у сторон также не было обнаружено. После того как судья разъяснил права подсудимой, Варвара Михайловна, напоминавшая всем своим видом добрую бабушку, которую обидели непослушные внуки, тихим голосом сообщила о своем отказе давать показания. Невозмутимый Волохов констатировал: «Ну что ж, это ваше право» – и предоставил слово для выступления Генину.
Вид у прокурора был суровым и непоколебимым. Он зачитал по бумажке свою речь, акценты в которой были расставлены совершенно четко: преступная халатность, применение насилия в педагогической практике, неадекватность поведения – все это привело к смерти ребенка.
– Не угодно ли защитнику отнестись к речи прокурора? – повернулся Волохов к Ясе.
Яся встала и, откашлявшись, тонким голосом решительно заявила:
– Защита считает, что доказательная база обвинения недостаточна для того, чтобы моя подзащитная была признана виновной. Защита намерена доказать в течение процесса, что Никишина не виновата в смерти ребенка.
– Хорошо, – безразличным тоном прокомментировал выступление Ярошенко судья.
По его виду вообще можно было сделать заключение, что ему абсолютно все равно, что произошло на самом деле и кого он помилует либо осудит. Но это была всего лишь иллюзия – Волохов славился своей непробиваемостью и внешней суровостью. Но за этими его масками скрывалась справедливость выносимых решений.
– Я хочу представить характеристики моей подзащитной с месты работы, – продолжила Яся. – Она характеризуется как исключительно добросовестный работник, талантливый педагог, не имеющий никаких нареканий со стороны руководства. Ни единого случая применения насилия к воспитанникам, о которых говорил уважаемый коллега прокурор, за время ее работы в детском доме зафиксировано не было.
– Прокурор не возражает против приобщения к делу характеристики? – выслушав адвоката, спросил Волохов.
– Не возражаю, – все так же мрачно ответствовал Генин.
– Постановляю начать допросы свидетелей, – снова взял слово Волохов. – И первой приглашается директор детского дома, в котором случилось то, по поводу чего мы здесь сегодня собрались. Морозникова Аделаида Анатольевна. Прошу!
Пристав открыл дверь, огласил фамилию Морозниковой, и директриса гордо прошествовала к кафедре.
– Здравствуйте, свидетель. Что вы можете сообщить по существу рассматриваемого дела?
– Уважаемый суд! – начала Морозникова, развернув перед собой бумажку. – Наш детский дом является одним из лучших в городе. За прошедший год мы получили благодарности от городского и областного отдела образования, существенно обновили материально-техническую базу, благодаря помощи областной администрации и спонсоров оборудовали компьютерный класс. Несколько наших воспитанников даже участвовали в городских олимпиадах, лыжных гонках и конкурсах «Веселые мелодии»...
– Так, свидетель, это к делу не относится, – прервал ее Волохов. – С уважением отношусь к вашей деятельности, но давайте по существу. Когда вы узнали о смерти вашего воспитанника и где вы сами лично находились в момент его смерти?
– Я узнала о смерти Сережи утром, когда приехала на работу, – заявила Аделаида Анатольевна. – В момент его смерти я, естественно, находилась дома, поскольку мой рабочий день был давно закончен, а Сережа, как выяснилось, умер ночью.
– У меня вопрос, ваша честь, – подняла руку Ярослава. – Кто вам сообщил о смерти мальчика и как это выглядело?
Морозникова закатила глаза.
– Ох, просто жутко вспоминать все это! – покачала она головой. – Сообщила наша нянечка, то есть... подсудимая.
Варвара Михайловна посмотрела на свою начальницу преисполненным печали взглядом, но ничего не сказала.
– Кто еще присутствовал при этом? – спросил Волохов.
– Наша воспитательница, Сокольникова Валерия Георгиевна, ее сменщица, – начала перечислять Аделаида Анатольевна, – кажется, на кухне услышали... Да эта новость моментально по всему детскому дому разлетелась – как такое утаишь? Мы боялись, как бы среди детей истерика не началась!
Морозникова перевела дух.
– Вы сразу вызвали милицию? – спросила Ярослава Ярошенко.
– Ну... – Морозникова замялась. – Может быть, через несколько минут, это же все было как снег на голову, понимаете? Мы все просто растерялись! И «Скорую», конечно, тоже вызвали, хотя уже, естественно, поздно было...
– И что же, милиция никого в тот раз не задержала, Никишина не признавалась в том, что это сделала она? – спросила Ярослава.
– Ваша честь, я хочу кое-что прояснить, – выступил Генин. – На тот момент милиции задерживать было некого, так как, помимо Никишиной, в детском доме находились другие представители персонала, а также воспитанники.
Судья молча кивнул.
– То есть вы подтверждаете, – настаивала Ярошенко, обращаясь к Морозниковой, – что Варвара Михайловна не призналась в том, что это она задушила Сережу и что ее поведение было вполне естественным для сложившейся ситуации: она была напугана и растеряна так же, как и вы.
– Ну... В общем, подтверждаю, – кивнула Аделаида Анатольевна. – Растеряны-то все были.
