– Ступайте к себе и выбросьте из головы сентиментальные глупости из французских книжек, – резко оборвал ее Корф, указывая Анне на дверь.
Она вздрогнула и молча вышла из кабинета.
– И не смотрите вы на меня так, – сказал Корф отцу, с сочувствием и жалостью глядевшему на него с портрета. – Довольно вам вмешиваться в мою жизнь! Вы меня оставили, ушли, вы умерли. И не смейте меня осуждать – буду жить, как могу. Как хочу!
Последние слова Владимир произнес, приблизившись к портрету вплотную, затем взял его обеими руками и перевернул лицом к стене.
– Вы чего-то хотели, барин? – тут же раздался голос вездесущей Полины. – Могу я вам чем-нибудь помочь?
Рыжая голова и роскошные плечи девушки заняли весь дверной проем, Владимир изучающе оглядел ее с головы до ног.
– Помочь? Пожалуй. Закрой-ка ты дверь. Да не из коридора, с внутренней стороны. Закрой на ключ и подойди ко мне…
Вернувшись в комнату, Анна хотела поскорее запереться, чтобы дать волю чувствам, но тут увидела на столе красную розу из оранжереи, полураскрывшийся высокий бутон на крепком длинном стебле. Роза была свежая и такая нежная и ароматная, что у Анны зашлось сердце – значит, Владимир все-таки любит ее. Он побоялся сказать ей об этом прямо, но признался, используя старинный язык цветов и красок. Анна осторожно взяла розу со стола и вдохнула от нее.
– Как бы ни был прекрасен этот цветок, его красота все равно не сравнится с вашей, – раздался от дверей голос Репнина.
– Слишком сильный комплимент для крепостной, Ваше сиятельство, – смутилась Анна, пряча розу за спину.
– Для меня вы не крепостная, Анна. Вы – самая благородная, самая чистая девушка в мире!
– Так этот цветок от вас? – растерялась Анна.
– А вы думали – от Владимира? Что же, извините, что сюда пришел я, а не он. Не собираюсь долго докучать вам. Я отправляюсь в поместье Долгоруких. Прощайте.
– Простите меня, Михаил! Сама не знаю, что говорю. И уж тем более, не знаю, что и думать.
– Вы правы, все ужасно запуталось, но вы ни в чем не виноваты. Причина в более чем странном поведении барона. Этот безумец осмелился полюбить вас, но не нашел в себе хоть капли мужества, чтобы признаться вам. Он любит вас, Анна!
– Миша, я не желаю говорить о нем!
– Аня! – воскликнул Репнин, бросаясь к ней. – Не подавайте ему никаких надежд, иначе вы рискуете навсегда остаться во власти его горячей и переменчивой натуры.
– Мы больше не увидимся? – тихо спросила Анна.
– Я постараюсь помочь вам. Нельзя позволить ему мучить вас. Я поговорю с дядей, и вместе мы что- нибудь придумаем. Вы получите вольную, станете актрисой.
– Но я никогда не стану вашей женой?
– Анна! Я боюсь даже мечтать об этом!
– Но хотите это?
– Так же сильно, как благоухает сейчас эта роза, – Репнин попытался поцеловать Анну, но она остановила его.
– Не надо, Миша… Не сейчас.
– Я понимаю, – кивнул он. – Я уезжаю к Долгоруким, но мыслями и сердцем я буду рядом с вами. Прощайте!
Дверь за Репниным закрылась, и Анна без сил опустилась на стул возле трюмо.
Она и в самом деле запуталась. Ей почти удалось убедить себя, что Репнин презирает ее, и с легкостью променял любовь крепостной на вольную любовь цыганки. Но вот уже в который раз Михаил доказывает ей свою преданность – он простил ее невольный обман, простил ее необоснованные обиды. Он, кажется, готов простить ей даже ее симпатию к Корфу. Репнин просто проявил чудеса благородства, спасая ее от управляющего и вынося из огня. Он не скрывает своих чувств, которые лишь окрепли в испытаниях. Он искренен в желании помочь ей. А что же она?
Теперь уже Анна чувствовала себя недостойной такой любви. Тем более, что позволила поселиться в своем сердце новому чувству к другому мужчине. Более закрытому и мрачному, неверному и непредсказуемому. Чувству к тому человеку, кто сводит ее с ума своей невысказанной страстью и мучает – и ее, и себя, будучи не в силах справиться с этим влечением.
Анна не знала, как себя дальше вести. Наверное, она могла бы обратиться за помощью к тому же Оболенскому, и великодушный князь, уже однажды бросившийся ей на помощь, наверняка сделал бы это еще раз. Но в глубине души Анна и не хотела ничьей помощи, с каким-то непонятным ей самой упорством жаждала она испить по капле чашу мучений до дна. Отчего-то мука казалась ей сладкой.
Ее размышления прервал странный писк за дверью. Анна вышла из комнаты и ахнула – у порога лежал хорошенький пушистый комочек, котенок. Анна подняла его и прижала к себе, стараясь согреть. И вдруг увидела, как чуть в стороне стоит Корф и смотрит на нее с тоской и отчаянностью человека, которому больше нечего терять.
– Хотите взять его себе? – грубоватым тоном спросил Корф.
– А у вас были на него другие планы?
