– Глянь-ка! – воскликнул Модестович. – Никак подрезано?!
– И в самом деле, – вздрогнул Никита, присмотревшись к подпруге. – Подрезано, но не до конца. Чтобы вроде не сразу лопнуло.
– Кто бы это мог сделать? – опечалился добрый Модестович.
– А вот это я, кажется, знаю. Ох, погоди, Полька! Вот вернемся, не сносить тебе головы! – погрозил куда-то в сторону Никита.
– Что же теперь делать-то? – Анна с надеждой смотрела на Никиту.
– Ехать тебе надо, Анна, самой ехать.
– Да какой же из меня ездок? – растерялась она.
– Хочешь быть сестрой милосердия – полезай в седло, а я подсажу. Езжай к своим князьям да баронам – спасай их! – Никита подставил Анне ладони лопаткой, и она несмело наступила на них ботинком.
Никита легко подбросил ее вверх и боком усадил в седло.
– Не дамское, конечно, лука короткая, держаться тебе не за что будет, – посетовал Никита. – Но ты спину ровнее держи, да уздцы из рук не выпускай. Бог даст – доедешь!
Никита легонько шлепнул лошадь по вспотевшему крупу, и она, чуть взбрыкнув, оттолкнулась копытами и с прыжка поскакала вперед.
– Спасибо, Илья Петрович, что согласились приехать, – кивнул Корф доктору, когда он появился у заброшенной избушки лесника вместе с Репниным. – Это честь для нас.
– Говоря по совести, мне совершенно не в радость эта обязанность и не к чести эта честь, – сухо ответил Штерн. Он был весьма обескуражен этим, с позволением сказать, приглашением – доктор глубоко уважал обоих молодых людей, и их необъяснимое решение стреляться вызвало у него не только грусть, но и протест. – Вообще-то я желал бы для вас перемирия. И готов принять участие в обсуждении этой возможности.
– К сожалению, Илья Петрович, – покачал головой Корф, – примирение никого не устроит, ибо от результата этой дуэли зависит личное счастье каждого из нас.
– Так это из-за женщины? Но я никогда не замечал, чтобы вы предпочитали общество одной и той же дамы.
– Это старая история, Илья Петрович, – осторожно сказал Репнин. – Просто мы, наконец, решили подвести под ней черту.
– А заодно и под своей жизнью? – воскликнул доктор.
– Увы! – с недобрым смешком развел руками Корф.
– Владимир! Ты опять юродствуешь?!
– А мне надоела твоя скорбная физиономия праведника!
– Господа! Господа! – бросился разнимать их Штерн. – Вот уж никак не думал, что все так далеко зашло. Вы же никогда не проявляли своих чувств публично.
– А зря, – бросил Корф. – Глядишь, и стреляться было бы не надо. Набили бы друг другу морды, угодили под трибунал и – завтра же на Кавказ, рубить головы чеченцам.
– Какой же ты все-таки кровожадный, князь!
– Нет, я жизнелюбивый. Я сладкого не выношу – рассиропят слезы, растают, вместо того, чтобы решительными действиями взять эту чертову невинность на приступ – и дело с концом!
– Кого ты пытаешься оскорбить?
– Да тебя же, тебя, романтичный ты мой! – вскричал Корф. – Чтобы ты прекратил уже лишние разговоры и помог доктору разметить шаги. Секундантов у нас нет, так что все в наших руках.
– Владимир Иванович, – вздрогнул Штерн, – а может, все-таки – того, передумаете?
– Никогда! Я намерен стреляться.
– И я! – в тон ему расхрабрился Репнин.
– Смотри, стреляй метко. Потому что я не промахнусь.
– Не будь столь самоуверен. Даже лучшие стрелки иногда погибают.
– Вот и славно! Приступим к формальностям? Обменяемся пистолетами?
– Твоему благородству нет предела, – съязвил Репнин.
– А ты его хотя бы зарядил? – хмыкнул Корф, принимая от него пистолет.
Доктор Штерн удрученно покачал головой – друзья вели себя, как птенцы-задиры. Рассчитывать на здравомыслие не приходилось, и поэтому он обреченно смотрел, с каким азартом Репнин и Корф размечают место дуэли, обмениваются пистолетами и проверяют их. «Невероятно, – подумал Штерн. – Я чувствую себя приговоренным к смерти, а эти двое только что не веселятся – подтрунивают друг над другом, слово за слово!»
– Что же ты, Миша? – покрикивал на Репнина Корф. – Это просто. Целишься в переносицу, нажимаешь на курок и… Сразу же и увидишь, что у меня вместо мозгов.
– Об этом и без выстрела догадаться несложно, – в тон ему отвечал Репнин.
– У тебя зато есть прекрасная возможность проверить практикой теорию. Или опровергнуть ее. Что же ты медлишь, поручик?! Неужели струсил?
