чудесно, но и пробуждало в нас особые чувства, заставляя думать о доме и удивляться тому, как это мы до сих пор не устали от кочевой жизни. Раньше, когда люди, случалось, приглашали нас погостить к себе в дом, их дружеский порыв обычно придавал нам сил и энергии, подогревая наше желание продолжать путешествие и искать встреч с новыми добрыми и душевными людьми. Но в Рота на нас накатила тоска по дому.
В то утро, когда мы уезжали из Рота, взяв курс на север — прямиком под встречный ветер, Ли и Шейла снабдили нас на дорогу шоколадом, овсяным печеньем и конечно же арахисовой пастой. Местность к северу от Рота была скучной и неинтересной, да и мы уже вдоволь налюбовались ею на пути из Севильи. По сухим покатым склонам холмов тянулись ряды низких сучковатых пней от срубленных олив, а ветер поднимал пыль с испанских виноградников, швыряя её нам в глаза. Встречный ветер и ностальгия изрядно портили нам настроение.
После трёх часов противоборства с ветром и сильного желания рвануть назад в Рота, мы с Ларри съехали с дороги подкрепиться. После бессонной ночи наши силы были на исходе, а мышцы болели после схватки с ветром. Ветер подхватывал и кружил вокруг нас пыль и сор — испанские дороги часто завалены мусором и отбросами, а реки и речушки настолько засорены, что вода в них, отдающая чем-то тухлым, кажется чернильно-чёрной и мылкой. Проезжавший мимо мотоциклист сбросил скорость ровно настолько, чтобы освистать и облить меня грязью, хотя на мне были скромные треники и свободная футболка. Вдобавок мне вспомнилось, как надменная булочница вздёрнула цену на хлеб, когда мы,
— Мне так хотелось, чтобы ты одумался и перестал настаивать на нашем отъезде из Рота. Я не была к нему готова,— выпалила я. До меня долетал запах гниющего придорожного мусора.
— Это я-то! Да мне и самому не хотелось уезжать. Я думал, тебя потянуло в дорогу! — в ответ прокричал Ларри.
— Тогда почему ты не сказал мне об этом? Почему ты не сообщаешь мне о том, чего тебе хочется или не хочется? Почему ты не сказал мне, что не хочешь уезжать из Рота?
— Да потому, что мы всегда поступаем так, как хочется тебе, вот я и не стал себя особо утруждать.
— Снова-здорово! Мы всегда делаем то, что ты пожелаешь, тебе ли об этом не знать!
Ну а затем, стоя возле велосипедов, то и дело срываясь на крик, мы оба поведали друг другу, до чего нам осточертело это путешествие, мусор и грязь, «неравнодушные» ко мне испанские свистуны и как мы устали друг от друга.
— Вот доберусь до Севильи и сразу же лечу домой! Довольно! С меня хватит! Конец! Я еду домой! — надрывалась я.— И я не желаю тебя больше видеть!
— Отлично! Взаимно! Мы оба устали!
В гневе Ларри сгрёб мой велосипед и швырнул его в кювет. Я бросилась за велосипедом, подняла его и выволокла на дорогу, вскочила в седло и отчаянно заработала пятками.
Я понятия не имела, едет ли Ларри следом, это как раз меня заботило меньше всего. Минут через десять — пятнадцать Ларри нагнал меня.
— Давай-ка слезем и поговорим,— сказал он удивительно спокойным тоном.
— Нет. Мне нужно успеть на самолёт,— вырвалось у меня.
— Живей, давай успокоимся и всё обсудим.
Не удостоив его ответом, я молча катила себе куда глаза глядят. Ларри держался сзади, он хотел дать мне ещё немного времени, чтобы взять себя в руки.
— Ладно, так и быть,— в конце концов сдалась я.
Мы уселись бок о бок на краю дороги, и Ларри обнял меня за плечи. Что там мусор, ветер, грязь и пролетавшие мимо мотоциклисты, мы оба просто перестали их замечать. Мы жалели, очень жалели о том, что успели наговорить друг другу. Ларри сетовал на то, что устал и раскис, я же попыталась приободрить нас обоих.
— Сейчас мы переживаем кризис, только и всего,— вслух рассуждала я.— Нам следовало бы предвидеть, что на протяжении нашего двухгодичного путешествия мы время от времени будем попадать в такие вот «ямы». Нам было чудесно в Марокко. Рота пробудила в нас ностальгию, и мы приуныли, потому что нам было грустно расставаться с Ли и Шейлой. Да и встречный ветер не прибавил нам бодрости. Но очень скоро должно случиться нечто такое, что непременно изменит дело к лучшему. Так всегда и бывает.
— Послушай, самое главное для нас — это поддерживать друг друга, особенно по мере того, как мы продвигаемся на восток и путешествие становится всё труднее. И если один из нас раздражён или подавлен, вместо того чтобы орать на него, другой должен взять инициативу в свои руки и успокоить взгрустнувшего, щадя при этом его чувства. Для того чтобы пережить трудные времена и мрачные настроения, нам нужно поддерживать друг друга. То есть приложить какие-то реальные усилия обоюдно, скажем, не заводиться, если у другого что-либо не ладится, пусть даже и в самых благоприятных обстоятельствах.
— Я люблю тебя, Ларри. Я вряд ли смогла бы справиться с этим в одиночку. Извини, что я вышла из себя. Теперь я постараюсь быть более чуткой. Всё будет хорошо. Возможно, Португалия окажется райским местом, а если и нет, то не всё ли равно, ведь нас ждёт встреча с моими родителями. Не пройдёт и месяца, как они будут в Мадриде.
Ближе к ночи, забившись в спальники, мы тесно прижались друг к другу. Мы по-прежнему тосковали по дому, но вместе с тем уже чувствовали новую близость, зарождающуюся между нами. Сознание того, что нам больше не с кем разделить радости и тяготы нашего путешествия, куда бы ни завела нас дорога, ещё больше укрепляло наши отношения.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
ПОРТУГАЛЬСКИЙ РАЙ
Ах, Португалия! Благодарение Богу за прекрасную, гостеприимную, не испорченную цивилизацией, к тому же явно пощадившую наши кошельки Португалию. Хотя дороги в ней — хуже некуда.
Булыжные мостовые, ух! После полного оборота педали и я, и мой велосипед запрыгали и затарахтели вперёд, трясясь по «пьяным» неровным каменным брускам. Время от времени колёса проваливались в огромные щербины на месте отсутствующих булыжников или же в слишком широкие щели между ними. Я как можно крепче впилась в руль, но вопреки всем усилиям моя «пятая точка» вовсю отплясывала болезненную джигу на прыгающем седле. Пока велосипед не замедлил ход почти до полной остановки, а тряска не прекратилась, я не отважилась нажать на другую педаль. Когда же, робко осмелившись, я сделала это, то «влипла» в ещё более сильную болтанку, дребезжание и крен. Господи! Даже в Марокко не было такой напасти!
Половина утра ушла на то, чтобы одолеть десяток миль булыжных дорог через Лиссабон и его северный пригород. Велопокрышки шириной в дюйм с четвертью и булыжник — вещи явно несовместимые. К тому времени, когда мы добрались до асфальта, втулка заднего колеса на велосипеде Ларри дала трещину, нам же, на пути в Мадрид, оставалось проделать ещё сто сорок миль до испанской границы. Португалия, как мы успели выяснить, не отличалась ровными современными дорогами. Добрая часть нашего маршрута пройдёт по булыжнику и гравию.
Кроме встряски мозгов, барабанной дроби, выбиваемой зубами, тяжёлой скачки и сломанной втулки галоп по неровной дороге вызвал ещё кое-что; нечто такое, что повергло нас в ужас. Когда в первый раз это ещё только начиналось, Ларри и словом не обмолвился. Он продолжал крутить педали ещё около получаса, надеясь, что всё пройдёт, когда же этого не случилось, он съехал с дороги. Мы находились в пустынной, безлюдной местности близ Эворы, в восьмидесяти милях восточнее Лиссабона, когда Ларри уселся на обочину и тупо уставился в пустоту. Взгляд его затуманил ужас, смешанный с недоумением.
— Что случилось? — спросила я.— Похоже, тебя крепко контузило на бесконечном булыжнике.
— Всё, им — хана. Они сдохли,— ответил Ларри.
— Кому — хана?
— Они омертвели,— повторил он. Голос его звучал более чем удручённо.
— Слушай, я понимаю, что омертвели. Ты уже это сказал. Вот бы ещё узнать, кто — они.
— Мои гениталии.
