вздохнул.
– Вижу, вы искренне верите в то, что говорите, Мэтью. Я способен взглянуть на вещи с вашей позиции, и поверьте, мне самому зачастую не нравится делать многое из того, что мне приходится делать. Например, способы, которые я применяю в этом расследовании.
Его щека дважды дернулась, будто от нервного тика.
– В тот день я усердно молился, и, как мне кажется, Бог услышал меня и утвердил меня в мысли о том, что истину о смерти несчастного Эллиарда необходимо сохранить в тайне. Я никогда ничего не делаю без молитвы и начинаю действовать, только получив ответ от Бога и поняв, что я нахожусь на верном пути.
Харснет улыбнулся.
– В конце концов, держать ответ мне придется перед Ним, а не перед смертными.
Он посмотрел на меня взглядом, в котором сочетались страстность и серьезность.
– В юности я тоже сомневался, как, наверное, любой человек. Но однажды, когда я молился, прося просветления, я почувствовал, как в меня вошел Бог, и мне показалось, будто я очнулся после долгого сна. Я ощутил любовь Бога, с моего сознания словно спала пелена.
– Мне казалось, что однажды я испытал то же самое, – с грустью отозвался я.
– Но этого, видимо, оказалось недостаточно?
– Нет.
Харснет улыбнулся.
– Возможно, такой момент еще наступит. После того, как закончится весь этот кошмар.
Он замялся, и в его глазах вновь проступила застенчивость.
– Мне хотелось бы быть вашим другом, Мэтью, – сказал он. – Поверьте, я умею дружить.
– Даже с лаодикийцами? – рассмеялся я.
– Даже с ними.
Я пожал ему руку и подумал, что, когда все это останется позади, произойдет одно из двух: либо я обрету веру, либо он ее потеряет.
Глава 29
Уже стемнело, когда, смертельно уставший после долгого дня, я возвращался домой. Конь неспешно трусил по Стрэнду,[29] мимо богатых домов, выстроившихся вдоль этой улицы от Вестминстера до Сити. В окнах мерцали желтые огоньки свечей. Поскольку наступил комендантский час, людей на улицах почти не было, но, как всегда в последние дни, я оставался начеку.
Воздух был теплым, но сырым, и, поглядев на небо, я увидел, что звезды спрятались за тучей. Значит, скоро будет дождь. Это предсказывали и разболевшиеся швы на моей раненой руке. Завтра, если выдастся свободное время, нужно будет сходить к Гаю и спросить, когда можно будет их снять. Я хотел также поговорить с ним и об Адаме Кайте, и об убийце. Разговор с Харснетом эхом отдавался в моей голове. Я не верил в одержимость преступника, но никакого другого, более реалистичного объяснения предложить не мог. И еще я не знал, где и когда негодяй нанесет новый удар.
Войдя в дом, я увидел человека Харснета. Орр сидел в прихожей и читал Писание.
– Все спокойно, Филипп? – осведомился я.
– Да, сэр. Я несколько раз прошелся вверх-вниз по улице, так, чтобы меня видели. Все как обычно. Много адвокатов, уличный торговец, с самого утра во все горло расхваливающий свой товар…
– Далеко он забрался. Вряд ли в этом районе он может ожидать бойкой торговли.
– Сейчас многие из тех, кто остался без работы, подались в торговцы. Они теперь по всему городу.
– Что верно, то верно.
Я прошел дальше, довольный тем, что Орр на своем посту. Мне была по душе его основательность и добросовестное отношение к порученному делу. Если убийца попытается причинить нам еще какие-нибудь неприятности, присутствие Филиппа окажется как нельзя кстати.
В доме царила тишина. Впрочем, нет. Подойдя к лестнице, я остановился, поскольку до моего слуха донеслись какие-то звуки, раздававшиеся из-за двери кухни. Плакала женщина. Я осторожно подошел к двери и распахнул ее.
За столом сидела Тамазин, шмыгая носом и горько всхлипывая. Рядом с ней, полная сочувствия, примостилась Джоан. Она по-матерински обнимала молодую женщину за плечи. Посмотрев в окно, я увидел стоявших на дворе мальчишек, Питера и Тимоти. Прижавшись носами к стеклу, они наблюдали за происходящим на кухне. Я махнул на них рукой, и они упорхнули, как два воробья.
Тамазин подняла голову и посмотрела на меня. Синяки почти сошли, но сейчас ее лицо было красным и опухшим от слез.
– Что стряслось? – спросил я.
– Ничего, – ответила она.
– Но я же вижу, что что-то случилось, – не отступал я.
– Поссорилась с Джеком, – пояснила Джоан.
– Он вернулся домой час назад, – пролепетала Тамазин. – Пьяный. А когда я спросила, что случилось, набросился на меня и такого мне наговорил… Я этого больше не вынесу! – с неожиданной злостью добавила она.
– Я поговорю с ним, – успокоил я женщину. – В этом доме никому не позволено напиваться.
Выйдя из кухни, я стал подниматься по лестнице, злясь на Барака и на самого себя. Я предложил ей помощь, и что из этого вышло?
Барака я нашел в комнате, которую выделил им с Тамазин. Он сидел на стуле возле кровати. У него тоже было красное лицо, но только не от слез, а от выпивки.
– Только не начинайте снова, – проворчал он.
– В своем доме я сам решаю, когда и с чего начинать. Вот как ты держишь свое обещание наладить отношения с Тамазин?
– Н-не ваше дело, – промычал Барак.
– Мое, если ты доводишь женщину до слез. Где ты был?
– В городе. Выпивал со старыми друзьями.
– Раньше ты так никогда не напивался. По какому поводу надрался сегодня? Все оплакиваешь умершего ребенка?
Он не ответил.
– Ну?
– Я устал от этой работы, – признался он. – Меня от нее тошнит. Он может нанести новый удар сегодня ночью, а у нас нет ничего, кроме каких-то крох и обрывочных сведений.
– Знаю, – уже более спокойным тоном отозвался я. – Знаю и испытываю такие же чувства. Но ты не имеешь права отыгрываться за это на Тамазин.
– Я и не отыгрывался. – В голосе Барака вновь зазвучала агрессия. – Я вошел, а она набросилась на меня за то, что я выпил. Я велел ей оставить меня в покое, а когда она не послушалась, обозвал ее пару раз. Она не умеет вовремя остановиться.
– Ты мог бы рассказать ей о том, что тебя беспокоит.
Он вскинул на меня глаза.
– Что? Рассказать о том, что человек, который избил ее, все еще на свободе, продолжает убивать, а мы ждем, когда он снова кого-нибудь прикончит? Или нападет на кого-нибудь из нас? Ненавижу ощущать себя беспомощным. Как бы я хотел до него добраться!
Он в отчаянии помотал головой.
– Тебе нужно как следует выспаться, Барак. А когда проснешься, попроси прощения у Тамазин. Иначе ты потеряешь ее.
– Может, в меня вселился один из чертей, о которых все время толкует Харснет? – с горькой усмешкой спросил он.
– Ага, из бутылки.
Я закрыл дверь и оставил его одного.
Как ни странно, в ту ночь я спал как дитя, словно злость, которую я выплеснул на Барака,
