сделать заказ, да так и не вернулся. Она сказала, что после вашего прихода он пребывал в ужасном возбуждении.
– Это лишь доказывает, что он что-то скрывал.
Харснет положил длинную руку на стол и неожиданно сжал ее в кулак.
– Локли сбежал. Он может быть убийцей.
– Едва ли. У него для этого ума не хватит, не говоря обо всем прочем. Нет, тут что-то другое. Всех, кто имел отношение к монастырским больницам, объединяет какая-то тайна. Барак предположил, что, возможно, тут замешана содомия, но такой вариант мне тоже не кажется правдоподобным.
– Будь моя воля, я бы немедленно заключил настоятеля Бенсона под стражу, но это не так просто. На завтра у меня назначена встреча с лордом Хартфордом. Посмотрим, что можно сделать. Ему это явно не понравится.
– Пока нам не очень-то везло.
– А вот убийце – напротив, и, возможно, этому не стоит удивляться. Благодаря помощи дьявола, сидящего в нем, ему удается все, что бы он ни делал. Он становится невидимым, неуязвимым.
Харснет посмотрел на меня напряженным взглядом, в котором читался страх.
– Однако с Кантреллом он потерпел неудачу, – напомнил я. – Разве допустил бы это дьявол?
Не спуская с меня взгляда, коронер подался вперед и заговорил еще более убежденным тоном:
– Я знаю, сэр, вы не верите в то, что убийца одержим. Но чем тогда можно объяснить совершение столь зверских, изощренных убийств, причем без видимой причины и цели и без какой-либо личной выгоды?
– Что-то он все же получает от этого. По крайней мере, в своем вышедшем из-под контроля сознании. Я думаю, он испытывает болезненное импульсивное желание убивать. Он не первый такой.
– Сумасшествие? Если вы хотите, чтобы я принял вашу сторону, сэр, извольте мне обосновать свое утверждение, объясните мне, в чем именно заключается его психическое расстройство, как и почему он сошел с ума.
– Не могу, – честно признался я. – Все, что я могу, это сообщить вам, что похожие случаи наблюдались и раньше.
– Когда? – удивился Харснет.
Я рассказал ему про Стродира и де Реца. После того как я закончил, Харснет развел руками и печально улыбнулся.
– Вот видите, сэр, это два ярких примера одержимости, а не сумасшествия, каким мы его знаем, что бы там ни говорил этот ваш бывший монах доктор Малтон.
– Возможно, истинного объяснения поступкам таких людей не будет найдено никогда.
– А вот одержимость представляется мне отличным и вполне логичным объяснением, – торжествующим тоном заявил Харснет и, подавшись вперед, добавил: – Эти акты обретают смысл лишь в том случае, если трактовать их как злобное и нечестивое издевательство над истинной верой.
– Истинной верой? – негромко переспросил я. – Так вы называете Книгу Откровения?
– А как же иначе? – Харснет широко развел руки. – Это неотъемлемая часть Библии, которая есть Слово Божье, говорящая нам, как жить и обрести спасение, как начался мир и каким будет его конец. Нам не дано решать, каким частям Библии верить, а каким – нет.
– Многие – от первых отцов церкви до нашего современника Эразма – сомневаются в том, что Книга Откровения является боговдохновенной.
– Но тем не менее отцы церкви приняли ее, Эразм был и остается папистом. Он не истинный праведник. Откровение – это часть Священного Писания, а в человека, которого мы ищем, вселился дьявол и заставляет его вершить безбожные дела.
Я не ответил, понимая, что в этом нам с Харснетом никогда не прийти к согласию. К моему удивлению, он вдруг улыбнулся и сказал:
– Вижу, я вас не убедил.
– Боюсь, что нет, – также с улыбкой ответил я. – Как и я вас.
Он смотрел на меня без капли враждебности и, наоборот, с каким-то сочувствием.
– Извините настойчивость моей жены в вопросах ценностей семейной жизни. Женщинам в наши дни позволено говорить все, что им заблагорассудится. Но она права. Мэтью… Вы позволите мне называть вас просто Мэтью?
– Конечно.
– Так вот, я с интересом наблюдал за вами всю последнюю неделю. Совместная работа дает прекрасную возможность оценить человека. Вы человек большого ума и высоких моральных принципов.
– Благодарю вас.
– Вы были удачливым адвокатом и находились рядом с Томасом Кромвелем, когда он только начинал. Я думаю, вас вполне могли бы назначить одним из уполномоченных, которым было поручено свести на нет все монастыри.
– Такая работа не по мне. Для нее требуются более безжалостные люди.
– Да, в вас сильны моральные устои. Но высокоморальный человек не должен терять веры.
– Когда-то я делил адвокатскую контору с одним хорошим человеком, приверженцем новой веры. Потом он ушел и сделался уличным проповедником. Я часто вспоминаю его. Наверное, он и по сей день шатается где-нибудь по дорогам. Однако я знавал и хороших людей, которые исповедовали старую веру. То же относится и к злодеям – их можно встретить среди приверженцев и той и другой веры.
– Я думаю, вы полны сомнений. Вы из тех, кого Библия называет лаодикийцами.
– Лаодикия. Город, где возникла одна из церквей, на которые Иоанн Богослов обрушивается в Откровении. Да, я сомневаюсь.
Я поймал себя на том, что в моем голосе зазвучал холод. Мне не хотелось этого разговора, не хотелось, чтобы Харснет обращал меня в свою веру, к тому же в столь покровительственной манере, но мне также не хотелось быть с ним грубым. Его страстность была искренней, а мне с ним еще предстояло работать.
– Простите меня за нескромность, – продолжал он, – но, может быть, испытывать душевную горечь, упорствовать перед Богом вас заставляет ваш физический недостаток? Я заметил, как болезненно вы отреагировали на слова настоятеля Бенсона, вспомнившего случай, когда король в Йорке высмеял вашу горбатость. К сожалению, когда подобные вещи говорят тебе в лицо, это надолго врезается в память.
Вот теперь я почувствовал злость. На сей раз он зашел слишком далеко.
– Я был горбат и тогда, когда являлся, говоря по-вашему, человеком истинной веры, – твердо ответил я. – Сейчас я сомневающийся, лаодикиец, как вам угодно было выразиться. А все потому, что на протяжении десяти лет я видел с обеих сторон людей, которые твердили о своей любви к Господу, но одновременно с этим грабили и убивали себе подобных. «По плодам их узнаете их». Не так ли говорится в Библии? Поглядите на плоды, которые принесла религия за эти десять лет. Перед глазами у нашего убийцы не счесть примеров, которые могут вдохновлять его на самые изощренные преступления.
Харснет нахмурился.
– Сторонники Папы делают все, чтобы доказать, будто истинной вере чуждо милосердие, и мы должны бороться с этим. Вам известно, что творит Боннер. Я не сторонник жестких мер, более того, я их терпеть не могу, но иногда без них не обойтись.
– Во что вы верите, Грегори? – осторожно спросил я. – Неужели, подобно Кранмеру, вы полагаете, что король – наместник Бога на земле, посаженный на трон, чтобы претворять в жизнь доктрину церкви, и что все должно происходить в соответствии с его волей?
– Нет, я верю в то, что истинная христианская церковь должна быть самоуправляема. Никаких епископов, никаких таинств. Так, как было в начале, так должно быть и в конце. А конец близок, в это я тоже верю.
– Так я и думал.
– Я вижу знамения, странные вещи, происходящие повсюду, вроде тех огромных рыб, которых извергли воды, вижу преследования истинных христиан. Антихрист здесь, это Папа. Сейчас не время для полумер.
– Я же уверен в том, что Книга Откровения была написана лжепророком, – ответил я, – а убийца осуществляет его дикие мечты и фантазии.
Я думал, Харснет взорвется от злости, но его взгляд оставался сочувственным. Он тяжело
