Очутившись в саду, она удивилась, как все оказалось просто. Но когда она шла следом за капитаном по усыпанной гравием дорожке, у нее было такое чувство, будто она только что встала после тяжелой болезни, — так неуверенна и в то же время легка была ее походка.
— Куда мы пойдем? — спросила она. В действительности ей было безразлично, куда идти. Не безразлично и странно было лишь то, что она в такой поздний час — не дома, а здесь, в обществе капитана Пульизи, того самого капитана, которого раньше считала своим врагом.
Она села на заднее сиденье мотоцикла, широкое и удобное, как креслице; где-то под ней, возле колен, оглушительно затрещал мотор. Вибрация передалась ее телу, откуда-то из-под ног вырывались и исчезали за колесом вспышки голубоватого пламени.
Они мчались в темноту, и, теснимая рулем, ночь отступала. Ветер хлестал Катерине в лицо, трепал волосы. От быстрой езды и ветра у нее появилось желание петь, которого она не испытывала с довоенных лет. Она забарабанила кулаками по спине капитана.
— Быстрее! — крикнула она.
Но капитан не расслышал, ветер подхватывал ее слова и уносил прочь.
Они остановились близ морских мельниц. Здесь, над этими несуразными строениями и над гладью моря, звезды приобрели какую-то особую неподвижность и яркость. Капитан сошел с мотоцикла, чуть подал его назад и поставил на подпорку; Катерина продолжала сидеть на своем месте. Он подошел к ней; их лица оказались на одном уровне.
— Ну вот, — произнес он.
Катерине стало страшно.
— Что — вот? — спросила она.
Альдо Пульизи тряхнул головой; он не знал, куда деть глаза.
— Ничего, — сказал он.
И посмотрел перед собой, куда-то поверх ее маленькой головки, четко вырисовывавшейся при отраженном свете моря; глаза ее сияли, как звезды. «Как звезды», — подумал он.
— Как звезды, — произнес он. Ну не смешно ли было все это?
Капитан понял это тогда же, но он был доволен, что сказал эти слова. Он дотронулся до ее лица, погладил.
— Твои глаза похожи на глаза моей жены, — сказал он.
Катерина улыбнулась — почувствовала, что ей больше не страшно. С моря дул ветерок, она зябко поежилась.
— Вернемся домой, — прошептала она.
Капитан нажал на педаль, мотор заработал, и они снова помчались в темноту, в ночь, которая отступала перед его рулем, перед ними и перед чем-то еще, о чем она в ту ночь еще не знала.
5
— Почему же вы не входите? — спросила наконец Катерина Париотис, давая им дорогу.
Она улыбнулась. Улыбка у нее тоже была свежая. Красивая и свежая, как ее голос.
Мы вошли. Паскуале Лачерба шел первым и что-то говорил по-гречески.
Глава шестая
1
Точно такую гостиную можно увидеть в любом провинциальном городке Италии. Мы сели на красный плюшевый диван. Посреди комнаты — стол; на столе, на круглой салфеточке — стеклянная ваза с букетом из листьев. Стены дощатые (в этом доме все деревянное, по-видимому, из готовых деталей, полученных в дар от шведского Красного Креста); на стенах портреты: старик крестьянин с усами, в праздничном костюме и наглухо застегнутой рубашке без галстука; на другом, широко раскрыв глаза, напряженно смотрит в объектив морщинистая старушка в черном платке, прикрывающем плечи.
С потолка на коротком шнуре свисает электрическая лампочка; но вместо традиционного абажура с бахромой из бисера — колпак из ребристого голубоватого стекла. У нас в Италии можно часто увидеть такие.
Всю противоположную стену занимает буфет, почти такой же, как у меня дома, только немного поменьше; за зеркальными стеклами с узорным рисунком стоят в ряд чашечки, бутылки, стопки тарелок. За стеклами буфета — так же как в любом деревенском доме в Италии — бумажные образки, семейные фотографии, изображающие свадьбы, причастия и тому подобное, и открытки с видами городов и портов, с непременным пароходом, который разрезает морскую гладь на два пенистых крыла.
В комнате приятно пахло выдержанной древесиной и свежим лаком. Сквозь открытое окно слева проникал влажный запах леса — стволы сосен виднелись тут же, рядом; верхушки зеленели поодаль. Из окна позади нас было видно море за мысом Святого Феодора; волны по-прежнему катились в сторону залива.
Из кухни приятно пахло турецким кофе. В соседней комнате, по-видимому спальне, кто-то подвинул стул, послышались шаги.
Домик был крохотный, но он мне нравился… «Хорошо бы пожить здесь немного», — подумал я. Было в нем что-то родное; казалось, я его уже видел где-то, уже бывал в такой же вот гостиной. Но где, когда?
Из соседней комнаты появился мужчина в рубашке без пиджака; через открытую дверь я успел заметить спинку кровати из кованого железа, неприбранную постель. Мужчина сел рядом со мной и пожал мне руку.
— Это мой муж, — сказала Катерина Париотис.
— Итальянец? — спросил он. — Я говорить по-итальянски.
У него было красивое загорелое лицо, голубые, хрустально прозрачные глаза. От него пахло хорошим одеколоном; видимо, он только что побрился. Он рассказал, что знает Италию: бывал в Ла Специи, Бриндизи, Генуе, Неаполе. Я без дополнительных объяснений понял, что он служил во флоте.
— Да, — подтвердил он, — служил. А сейчас на пенсии. Кончено.
Он показал на открытку с изображением парохода; это был его пароход, объяснил он, его «Эгнатиа». Прозрачная голубизна его глаз засветилась, на губах заиграла улыбка, словно он говорил о любимом сыне.
— Не хотите ли чашечку кофе? — предложил он. Кофейник уже на плите.
— Разумеется, — ответил Паскуале Лачерба.
Я отказался. Турецкий кофе мне надоел; но бывший моряк, дружески взяв меня за плечо, настаивал. Покрытая рыжеватыми волосами рука была широкая и сильная, точно лопасть ветряной мельницы.
— Каффэ, каффэ, — повторил он на итальянский лад.
Вынув из буфета коробку печенья, он стал нас настойчиво угощать. Паскуале Лачерба взял целую горсть, а я — только одно: мне не хотелось есть.
Катерина Париотис вернулась, держа в руках никелированный поднос, который она поставила на стол. На подносе стояли четыре чашечки с дымящимся кофе и столько же стаканов с водой. Она села в плетеное креслице у окна, выходившего в лес, — так, что я видел ее в профиль.
«Может быть, живя с ней столько времени под одной крышей, отец в нее влюбился? — спрашивал я себя. А почему бы и нет?» Я слушал, что говорил ее муж, а сам краешком глаза наблюдал за Катериной. Она
