Пять поэм

Двух тождественных образов дивную связь.

Он стоял, размышляя, и вот понемногу
В ясной мысли к разгадке нашел он дорогу:

И велел он задернуть упругую ткань,
Между сводами арки вновь делая грань.

И когда друг от друга он своды завесил,
Этот — вмиг загрустил, тот — все так же был весел.

Вся картина румийца сияла, свежа,
А другую покрыла внезапная ржа.

И, китайскую сторону видя пустою,
Был смущен государь. Но опять красотою

Согласованных красок сверкнула она,
Лишь отдернута снова была пелена.

Все он понял: прельщала глаза не наброском,
Не картиной стена, а сияющим лоском

Отраженье она создавала; такой
Стала гладкой стена под китайской рукой.

И румиец явил своей радуги пламень,
И китаец сумел сделать зеркалом камень.

Здесь картина рождалась, на той стороне
Повторялась она на блестящей стене.

И у судей возникло единое мненье:
У искусников этих большое уменье.

Хоть в рисунке всех строже румиец, — считай:
В наведении лоска всех выше Китай.[418]

Рассказ о художнике Мани. Пребывание Искендера в Китае

Я слыхал, что из Рея, в далекие дни,
Шел в Китай проповедовать дивный Мани.

И немало людей из народов Китая
Шло навстречу к нему, и, Мани почитая,

Схожий с влагою горный хрусталь на пути
Положили они. Кто-то смог нанести

Тонкой кистью рисунок волнистый, узорный
На обманный родник, на хрусталь этот горный:

Словно ветер слегка взволновал водоем,
И бегущие волны возникли на нем.

Начертал он и много прибрежных растений,—
Изумрудную вязь прихотливых сплетений.

Ехал в жаркой пустыне Мани, не в тени,
Было жаждой измучено сердце Мани.

Снял, склонившись, он крышку с кувшинного горла,
И кувшин его длань к светлой влаге простерла.

Но ведь вовсе не прочны сосуды из глин:
О сверкающий камень разбился кувшин.

Догадался Мани, что обманом шутливым
Был источник с живым серебристым отливом.

Взял он кисть, как он брал эту кисть искони,