Был подсчет всем сокровищам, столь беспримерным,И огромный воздвигли носильщики вал,Груды ценной добычи нося на привал.Будто жадными тешась людскими сердцами,Раскрывались, блистая, ларцы за ларцами.И каменья, которых нельзя было счесть,О себе всем очам тотчас подали весть.Тут и золото было, и были в избыткеСеребра драгоценного лунные слитки,Хризолиты, финифть, золотые щиты.Сколько лучших кольчуг! Нет, не счел бы их ты!Словно на? гору Каф мог ты вскидывать взоры,Полотна с миткалем видя целые горы.Был прекрасен зербафт, на котором шитьеЗолотое вело узорочье свое.Соболей самых темных несли отовсюдуИ бобров серебристых за грудою груду.Горностая, прекраснее белых шелков,Было сложено сотни и сотни тюков.Серых векш — без числа! Лис без счета багровыхИ мехов жеребячьих, для носки готовых.Много родинок тьмы с бледным светом слились:Это мех почивален; дает его рысь.Кроме этих чудес, было кладов немало,От которых считающих сердце устало.Царь взглянул: нет очам прихотливей утех!Как в Иране весна — многокрасочный мех.Цену меха узнав, царь промолвил: «На что жеСлужат шкуры вон те, знать хотел бы я тоже?»Соболиных и беличьих множество шкурЦарь узрел; был их цвет неприветливо бур.Все облезли они, лет казалось им двести,Но на лучшем они были сложены месте.Шах взирал в удивленье: на что же, на что жСтолько вытертых шкур и морщинистых кож?«Неужели они, — он спросил, — для ношеньяИль, быть может, все это — жилищ украшенья?»Молвил рус: «Из потрепанных кож, государь,Все рождается здесь, как рождалось и встарь:Не смотри с удивленьем на шкуры сухие.Это — деньги[435], и деньги, о царь, не плохие.Эта жалкая ветошь в ходу и ценна.Самых мягких мехов драгоценней она.Что ж, дивясь, обратился ко мне ты с вопросом,Купишь все малой шкурки куском безволосым.Пусть меняет чеканку свою сереброТам, где все, что прошло, мигом стало старо,—Шерсть ни на волос эта не стала дешевлеС той поры, как была в дело пущена древле».
