Он думает: «Что власть, хаканство? Нет, Я вижу: в мире постоянства нет. И вечности дворец — не очень он Высок, пожалуй, и непрочен он. И чаша власти может быть горька. И человек, процарствуй хоть века, Чуть он хлебнет вина небытия, Поймет все то, что понял в жизни я. Хакан, чей трон, как небосвод, высок, Бедняк, чей кров — гнилой кошмы кусок, — Обоих время в прах должно стереть: Раз ветвь тонка, то ей не уцелеть… Ты смотришь в небо тщетно, властелин, — Где жемчуг твой заветный, властелин? Без жемчуга — какой в ракушках прок? Хоть океан безбрежен и глубок, Но Жемчуга лишенный океан — Что он? Вода! Он, как хмельной буян, Бессмысленно свиреп, шумлив и груб, Лицо — в морщинах, пена бьет из губ. Хоть тополь и красив, но без плодов, — Он только топливо, охапка дров. От облака — и то мы пользы ждем, Оно — туман, коль не кропит дождем. Огонь потух — в том нет большого зла: Раздуешь вновь, пока хранит зола Хоть уголек, хоть искорку… А я… Ни искрой не блеснет зола моя. Я море безжемчужное, скажи, Что я стоячий пруд, — не будет лжи. Владыка я, но одинок и сир. И лишь покину этот бренный мир, Чужой придет топтать мои ковры, Чужой тут будет пировать пиры, Ласкать красавиц, отходить ко сну, Развеивать, как пыль, мою казну, Сокровища мои он распродаст, И всю страну войскам врага предаст, И клеветой мою обидит тень, В ночь превратит моих желаний день. Бездетен я — вот корень бед моих. Страдать и плакать сил уж нет моих. О господи, на боль мою воззри — И отпрыском закат мой озари!..» В мечтах о сыне ночи он не спал, Он жемчуг слез обильно рассыпал. Чтоб внял ему всевышний с высоты, Давал обеты он, держал посты, Он всем бездетным благодетель был,
