он представляет его в униженном и подобострастном положении, так несоответственным с саном служителя церкви. Обращение Стегунова с священником более чем фамильярное: оно близко к пренебрежению, с которым помещики, подобные Стегунову, привыкли обращаться со своими помещиками».[72] А между тем это было типично для дореформенной России: «Попы в то время находились в полном повиновении у помещиков, и обхождение с ними было полупрезрительное, — вспоминал в „Пошехонской старине“ М. Е. Салтыков-Щедрин. — Церковь, как и всё остальное, была крепостная, и поп при ней — крепостной» и «обращались с ним <с попом. — А.Б.> нехорошо (даже в глаза называли Ванькой)».[73]
Известно, что «Два помещика» писались И. С. Тургеневым под воздействием острой критики В. Г. Белинского «Выбранных мест из переписки с друзьями». Откровенной полемикой с гоголевскими представлениями о значении духовенства в русской жизни насыщена и сценка между помещиком и священником. Однако в отличие от Белинского, который в «Письме к Гоголю» всячески поносил «гнусное русское духовенство» и характеризовал попа как «представителя обжорства, скупости, низкопоклонничества, бесстыдства»,[74] автор «Двух помещиков» изображает совершенно другого священника. Его «молодой человек», который «всё проповеди держит, да <…> вина не пьет», не только является одним из «не похожих на своих собратьев» священников, которым симпатизировал Тургенев (ср. героя «Рассказа отца Алексея»[75] ), но и мало чем, в сущности, отличается от священников, выведенных Гоголем в «Выбранных местах из переписки с друзьями». Акцент делается на положении священника. Оно очень незавидно. Его достоинства считаются недостатками («молод еще»), и никто не видит в нем «другого и высшего» человека, как хотелось бы Гоголю.[76] От «мудрейшего и опытнейшего» из людей, который должен, по мысли Гоголя, «изобразить ему жизнь в ее истинном виде и свете»,[77] молодой священник усвоит, что нужно не проповеди говорить, а водку пить и повиноваться своему помещику. Ему придется жить по понятиям столь любезной Гоголю «старой Руси», но это лишь усугубляет ситуацию и подчеркивает всю несостоятельность и несбыточность надежд, которые автор «Выбранных мест из переписки с друзьями» связывал с русским духовенством.
С. Ю. Николаева. Тверь
Концепция «бражничества» в поэме Н. А. Некрасова «Кому на Руси жить хорошо»
Многие исследователи творчества Некрасова, рассматривая художественную концепцию поэмы «Кому на Руси жить хорошо» и пытаясь реконструировать авторский ответ на заглавный ее вопрос, приходили к выводу о доминирующей роли образа Гриши Добросклонова — демократа и революционера, который обрел счастье служения народу. Эта идеологическая тенденция во многом определяла и пути решения проблемы «последней авторской воли», проблемы расположения частей произведения. [78]
Думается, что незаслуженно забытыми или отвергнутыми оказались мнения других ученых, обращавших внимание на иные концептуально значимые образы, важные для понимания авторского замысла поэмы. В частности, речь идет о таком варианте завершения «Кому на Руси жить хорошо», как объявление счастливым человеком пьяницы. По свидетельствам мемуаристов, Некрасов всерьез обдумывал такую возможность и намеревался закончить свою поэму «иронически — скорбным ответом: „хмелю“»,[79] «пьяному».[80] Такой финал интерпретировался как сатирический прием («…почувствовать себя блаженным в русском царстве нищеты и скорби человек может только в состоянии пьяного угара»[81]) или как философское обобщение на тему русского национального характера: «В подпоясанном лычком человеке, открывающем истину мужикам, можно видеть олицетворение отрешившегося от житейских уз скитальца, свободного, как птица небесная, и тогда настроения Некрасова связываются естественно с столь русскими, чисто анархическими мечтами, бродящими в русской душе. Предполагаемый герой-пьяница мог быть представителем русской бродячей вольницы».[82]
Появление в поэме образа Гриши Добросклонова, по мнению комментаторов, по-новому решает тему счастливого и абсолютно отменяет вариант с пьяницей.[83] Тем не менее правы, очевидно, те литературоведы, которые стремятся избежать односторонности в понимании некрасовского замысла: он «только выигрывает в глубине и значительности, получая разрешение не в наивно-идиллическом мажоре (но, конечно, и не в наивно-обличительном миноре), а в трагическом противоречии, восходящем к противоречиям самой действительности».[84] Это мнение не лишено оснований и может получить дополнительную аргументацию.
Обращает на себя внимание тот факт, что мотивы вина, пития, пьянства, образы подвыпивших героев и просто горьких пьяниц (как простых крестьян, так и барских лакеев) действительно пронизывают собой всю поэму. Необходимым условием, без выполнения которого невозможно путешествие семерых странников, становится появление скатерти-самобранки с «ведерком водочки», а «счастливые» на сельской ярмарке откликаются только на такое приглашение:
Наконец, тема пиршества и мотив хмельного пира становятся основой кольцевой композиции: «Пир на весь мир» завершает поэму, а начинается она описанием более скромного пира в «Прологе»:
Между этим пиром, который заканчивается спором о «счастливом» и дракой, и «поминками по подрезанным помещичьим „крепям“», на которых обсуждаются господские и крестьянские «грехи» и заходит разговор о новом — «добром» — времени, повествователь успевает пройти со своими странниками долгий путь и проанализировать многие явления русской жизни.
Прежде всего стоит отметить, что Некрасов изначально отвергает мнение о том, что всякий пьяница счастлив своим пьянством и тем самым ничтожен, — напротив, у пьяного обнаруживается совершенно особый ум, оригинальный взгляд на вещи. Когда странники зазывают «счастливых» водкой, то реакция публики оказывается неожиданной:
