— Мы сами поднимемся. Не так ли, мои юные друзья?
Костя автоматически переводил с немецкого на русский, не осознав еще важности того, что с ними произошло. Штандартенфюрер соответствует воинскому званию оберста, а оберст — полковник. Какого они «друга» себе завели? Не дай бог, если ночью проговорились. Он жилы из них вытянет и глазом не моргнет. Нет, не похоже, что он слышал русскую речь. Старик любезен, видно, еще не отошел от пережитого страха. И как Сережка ухитрился подхватить и выбросить гранату! И немец понимает, кому жизнью обязан. То-то к Сергею неравнодушен, даже под локоть взял.
А Груздев ломал голову, как ему вести себя с фрицами. Хорошо хоть мысли не путаются, а то ляпнешь словцо, забыв о своей немоте и разбитом затылке. Старикашка-то напыжился, раздулся, вот-вот, кажется, взлетит на насест и закукарекает. И ранка на лбу пустяковая, а он будто на руках себя несет, головой боится шевельнуть. Где Иван Колосов? Неужели погиб аль к фрицам в плен угодил?
Шагали тем же коридором, что и вчера, но как все изменилось! Вдоль стены, напротив окон, выстроились эсэсовцы с автоматами и карабинами, во всю глотку орут: «Хайль Гитлер!».
Вошли в большой зал. На круглом столе из красного дерева в беспорядке сложены автоматы, каски, гранатные сумки, кучей навалены шинели и плащи, на мраморных руках и головах поникших статуй висят фуражки с высокими тульями, в камине пылают березовые поленья. Старика усадили на стул, и медик в эсэсовской форме перевязал ему ранку на лбу. В марлевой чалме штандартенфюрер напомнил Косте фокусника, который перед самой войной выступал в Красноярском цирке.
Сергея устроили в глубокое кресло. Фельдшер попытался снять танкистский шлем, но парень отчаянно замычал и замотал головой.
— Удар нанесен по затылку, — поспешил объяснить Костя,— кровь склеила шлем и волосы.
Лекарь озабоченно задумался, потом достал портновские ножницы из чемоданчика. Толстая плотная кожа шлемофона плохо им поддавалась. Ему по очереди помогали эсэсовцы. Лицо у Сергея покрылось капельками пота, от боли он скрипел зубами, но даже не попытался вырваться из рук своих мучителей. Лисовский отвернулся.
Шлем разрезали, но он не снимался. Попытались силой оторвать его от волос, но струей хлынула кровь. Лица эсэсовцев перекосились, и некоторые поспешно отошли. Пульверизатором фельдшер накачал под шлем перекись водорода, и снова желваки заходили на Сережкиных скулах. Число зрителей сразу резко уменьшилось. Груздев намертво вцепился в подлокотники, ему показалось, что вместе со шлемом заживо сдирают кожу с головы. Из горла рвался отчаянный крик, и огромным напряжением воли он его сдерживал.
Костя стоял рядом ни жив, ни мертв, придерживая рукой подрагивающее плечо друга. Мельком глянул на воспаленную рану и торопливо отвел глаза. Слышал, как фельдшер вполголоса сказал штандартенфюреру, что опасается пролома черепа и поражается выдержке и самообладанию юноши.
— Ограничьтесь перевязкой, — властно потребовал старик. — Я его сам доставлю в госпиталь.
Отозвал Костю в сторону и проговорил:
— Ваш брат...
— Гюнтер Зоммер, — с трудом припомнил тот свою немецкую фамилию и имя Сергея, проставленные в трофейных документах.
— ...Гюнтер Зоммер проявил себя смелым и мужественным борцом за великую Германию. При встрече я рад буду сообщить фюреру о героических подвигах вашего брата. И вы...
— Герберт Зоммер!
— ...Герберт Зоммер, в трудных условиях показали себя верным солдатом нашей партии. Хайль Гитлер!
— Хайль... — растерянно приподнял руку Лисовский и охнул от боли.
— Берите пример с Гюнтера, — коснулся немец его плеча. Он мужественно переносит боль и страдания.
Чалмой забелела и Сережкина голова, когда фельдшер закончил перевязку. Парень побоялся подняться и решил передохнуть в кресле. А лекарь тем временем разрезал самодельные бинты на Костиной руке и остался доволен состоянием раны. Заметил, что она не внушает ему серьезных опасений, а за две- три недели госпитального лечения полностью затянется. Кровоподтек под глазом сам собою пройдет.
Костю встревожило упоминание о госпитале. Они, как пить дать, погорят на какой-нибудь мелочи. А если встретятся берлинские знакомые Зоммеров, или родственники приедут?! Нет, появление родственников исключено, они, по документам, живут далеко, в небольшом городишке земли Вюртемберг-Баден. Счастье, что старик нисколько не сомневается в их арийском происхождении, невольно и других заставит в него поверить. Важно выиграть время.
Штандартенфюрер вышел с командиром эсэсовского отряда, и солдаты расположились вольготней. Громче заговорили, закурили. Табачный дым клубами пополз по залу. Сергей взглядом обвел курящих немцев и невольно сглотнул слюну. Кто-то из эсэсовцев заметил его ищущий взгляд, подошел, подал пачку сигарет и зажигалку:
— Это вам подарок.
Груздев коротко кивнул и с наслаждением затянулся. Немцы, мебель, камин окутались оранжевым туманом, куда-то поплыли, слюной переполнился рот, затошнило. Новая глубокая затяжка, и цветная пелена потоньшела, посерела. Он и не заметил, с какой тревогой следит за ним лейтенант, и как легко тот откинулся в кресле, когда убедился, что Сергей по-немецки держит сигарету — указательным и большим пальцами. Вскоре парней пригласили к столу. Шлепая босыми ногами, они прошли анфиладой комнат. Обедали в небольшой, когда-то уютной столовой. Теперь в ней сыро, пыльно и запущено. Костю и Сергея ожидали штандартенфюрер и командир отряда. Они разом глянули на их босые ноги, и эсэсовский офицер, рыжий детина с белесыми глазами, коротко бросил солдату:
— Найди обувь, — и повернулся к парням: — Мы пока не имеем возможности вас переодеть...
— Не извиняйся, Хензеляйт, — прервал его штандартенфюрер.— Мы на тебя не в обиде...
Ели молча. Костя обеспокоенно поглядывал на Сергея, как он управляется с вилкой, ножом, рюмкой. Земляк оказался на высоте. Он присматривался к немцам, перенимал их движения, брал то блюдо и столько, сколько они клали себе на тарелки. При походной сервировке он недурно вышел из положения. Французский коньяк из толстой пузатой бутылки, священнодействуя, разливал Хензеляйт.
— Прозит!
Первую рюмочку Сергей по привычке разом опрокинул в рот. Закусил, присмотрелся, а немцы тянут коньяк капельками. Попробовал, не понравилось, и он решительно отставил хрустальный наперсток.
— Правильно, — одобрил штандартенфюрер. — Истинный ариец всегда трезв. Только славянские недочеловеки да французские выродки питают чрезмерное пристрастие к алкоголю.
Костя не понял, сыт он или голоден, когда поднялся из-за стола. Кусок в горло не лезет в такой компании. Сергею проще, не понимает языка, да и молчуном по необходимости заделался, а ему приходится каждое слово на десять ладов перевернуть, прежде чем высказать его. Хензеляйт приглашает на спектакль, после которого они почувствуют себя отмщенными. В его устах приглашение прозвучало зловеще. Лисовский имел возможность убедиться, каковы развлечения эсэсовцев, когда побывал в освобожденном советскими войсками концлагере Майданек под Люблином. И пока обувал сапоги с узкими голенищами, которые ему преподнесли, лихорадочно искал повод уклониться от участия в затеянном черномундирниками зрелище.
Сергей быстро натянул разношенные бахилы и недоумевал, почему Костя долго с обувью копается. А тот не знал, как предупредить друга о предстоящем испытании, словцом с ним перемолвиться. Но немцы терпеливо ждали, и пришлось идти в сопровождении эсэсовцев.
Вышли из высокой двери на большое крыльцо, спустились по широкой лестнице. Тут-то парни и разглядели место, куда их привезли аковцы. От массивных каменных ворот тянутся к замку вековые вязы, над крепостным рвом повис горбатый мост, а за ним высится строгий дворец с гербом над парадным подъездом и остроконечной башенкой с часами. Вокруг большой овальной клумбы, поросшей сорняками, бронетранспортеры с тяжелыми пулеметами, мотоциклы с колясками. У Лисовского сердце замерло, когда он увидел пятерых поляков со связанными руками у крепостного рва. Сергей вопросительно уставился на лейтенанта и, заметив, как подергиваются уголки его губ, — все понял. Придвинулся к нему, плечом коснулся плеча. А Костя слушал, как эсэсовец докладывал штандартенфюреру, что карательная экспедиция
