вверху, остро запахло хвоей и дымом, а она все не могла избавиться от ощущения, что на нее валится огромная рыхлая книга в черном переплете, и надо успеть перелистать ее, найти нужные страницы; те, которые...
Ее отпоили чаем и привезли домой. Инга немедленно бросилась к телефону, пробилась сквозь бесконечные короткие гудки – и вечером уже сидела в купе поезда, едущего в Пфальцском направлении. Только тогда она сообразила, что забыла позвонить маме Бакса, и порадовалась этой забывчивости.
Попутчик – толстый мнительный мужчина, больше всего на свете боящийся сквозняков – назойливо угощал Ингу жареной курицей и давлеными помидорами, с усердием отворачивался, когда Инга переодевалась в спортивный костюм, и старался лишний раз не заглядывать ей в глаза – видимо, углядел в них что-то пострашнее сквозняка или повышенного давления. Потом он пошел за бельем и зачем-то выпросил у проводницы местную газету трехдневной давности. Газету он читал вслух, нудно и громко, а Инга стеснялась попросить его заткнуться, и на середине статьи 'Трагедия в устье Ласция' ей стало плохо во второй раз.
...чьи-то волосатые руки раз за разом раскрывали и захлопывали массивную книгу в черном кожаном переплете с тиснением, раскрывали и захлопывали – и с каждым ударом на Ингу обрушивалась ледяная волна боли, боли и уверенности в том, что надо куда-то успеть, доехать, добежать, доползти... а лицо Анджея все больше сплющивалось, превращаясь в старинную гравюру, и откуда-то сбоку выглядывал заплаканный Талька...
Очнувшись, она узнала от молодой хорошенькой проводницы, что сосед по купе принял Ингу за больную эпилепсией и долго пытался вырваться в коридор, крича и ударяясь плечом в дверь – пока дверь не открыли снаружи, просто повернув ручку. Теперь он заперся в другом купе, возмущаясь и строча жалобы на имя министра транспорта, а сама проводница уже битый час сидит возле Инги и складывает ей в сумку лекарства.
– Какие лекарства? – обалдело спросила Инга, пытаясь сесть.
– А, – легкомысленно махнула рукой проводница, – какие у пассажиров нашлись, те и складываю. Я уж им сказала, что не надо, а они несут и несут...
Инга глянула на ворох упаковок, торчащий из незастегнутой сумки, машинально прочла на верхней коробочке незнакомое слово 'Спаздолгин' и попросила – если можно – ставить ее одну.
А потом был Пфальцский привокзальный участок, пропахший дымом дешевых сигарет, был тряский 'жук' с брезентовым верхом, хрустящая на зубах пыль районных дорог, и похожий на Пьеро грустный лейтенант, возивший ее на опознание, где ей в третий раз стало плохо.
Сейчас Инге не было ни плохо, ни хорошо.
Ей было – никак.
3
Вернувшийся Пьеро выглядел на удивление строго и подтянуто.
– Я попрошу вас задержаться на пару дней...
В окрепшем голосе его пробились строгие металлические нотки, свойственные скорее уж стойкому оловянному солдатику, если бы тот вздумал заговорить.
Инга не раз проклинала себя за характерную для профессиональных литераторов черту – мыслить готовыми книжными образами – но в критические минуты это свойство проявлялось с особенной силой. Она вспомнила похороны матери, неотвязно вертевшийся в голове романс 'Ваши пальцы пахнут ладаном', свои сухие глаза и укоризненный шепоток маминых подружек, помогавших Анджею накрывать поминальный стол...
Она отвернулась и принялась глядеть в угол. Под веками, сухой и шершавый, горел песок. С каждым взмахом ресниц он просыпался куда-то вглубь, царапаясь, как кошка.
– На работу мы вам сообщим, – продолжал меж тем лейтенант. – А с ночлегом я договорюсь. Тут рядом хутор семейства Черчеков, люди они, правда, со странностями, но мне не откажут.
Тень легкого сомнения набежала на его бледное лицо, лейтенант пожевал пухлыми мальчишескими губами и повторил:
– Нет, не откажут. Не в участке же вам ночевать. Надеюсь, и вы в свою очередь не откажетесь помочь следствию.
– Что? – не слушая его, спросила Инга, и внезапно представила себе их пустую квартиру в городе: шум машин внизу за окном, незастеленный диван, конверт от пластинки Анджея, где черный трубач раздувал огромные хомячьи щеки, одиночество, телефонные звонки и Талькины учебники на полке...
– Что? А... нет, нет, конечно. Поступайте, как сочтете нужным.
Лейтенант просиял, отчего вся строгость мигом соскочила с него, и он сразу стал совершенно невоенным; потом он схватил Ингину дорожную сумку и легко вскинул ее на плечо.
– Ну вот и славно, – пропел он, помолчал и тихо добавил:
– А то я боялся, что вы опять плакать станете...
4
...она сидела на заднем сидении 'жука', откинувшись на жесткую спинку. Сквозь грязное лобовое стекло было видно, как размахивающий руками лейтенант о чем-то договаривается с угрюмым, похожим на лешего, мужиком.
Инге ужасно хотелось спать. Наверное, защитная реакция организма, как у ребенка. Одна ее подруга всегда наказывала дочку перед сном, если хотела, чтобы та побыстрей угомонилась...
Ресницы слипались, теплая влага равнодушия насквозь пропитала все тело, делая его вялым и непослушным. Равнодушие... это когда душа равна... чему? Чему сейчас равна ее душа? В городе было бы тяжелее... в городе – где она своя, родная... Звонок в дверь, скрежет лифта, крики мальчишек во дворе – все напоминало бы о случившемся. А здесь, в железной коробке, впитавшей пыль и пары бензина, жизнь с ее наказаниями перед вечным сном выглядела придуманной и отстраненной.
Здесь, внутри, ее душа равна ничему. И лишь в затерянных дебрях сознания утомительно били остановившиеся часы, вращая ржавыми шестернями. Двенадцать... тринадцать... четырнадцать...
– Что?.. зачем? Зачем это?!
Лейтенант помогал ей выбираться из машины.
– Осторожненько, – приговаривал он, и лицо грустного клоуна напудренной луной раскачивалось в сумерках. – Не споткнитесь... Эй, дед, ты б крикнул своим, пусть постелят! Прошу вас, госпожа Линдер, сюда...
Перед Ингой на миг возникла заросшая кудлатой бородой физиономия. Крохотные глазки утонули в набрякших веках, волосатый рот слабо шевелился, и многочисленные складки кожи вызывали в памяти черепашью морду.
'Поднимите мне веки! – вспомнилось Инге. – Поднимите мне веки!.. поднимите...'
– Да или нет? – требовательно спросил леший со странной интонацией. – Ты не молчи, баба, ты говори, быстро говори... Да или нет?
'Да или нет?' – мягко шепнул Анджей из сизой мглы, и Инга поняла, что спит.
