в разные стороны стенах горели ровно и не мигая толстые витые свечи; посреди комнаты, ставшей залом, стоял длиннющий – метров двадцать, не меньше! – дубовый стол, накрытый скатертью; вдоль стола – стулья, лавки, табуреты, старинные кресла... Даже трон один имелся. Небольшой. Большая часть мест была занята, да Инга и не собиралась нагло лезть на трон. Чужая она здесь, не то что права голоса – права писка не имеет!
Вот и поспешила Инга устроиться в углу, на высоком стуле со строгой спинкой черного дерева. Не самое удобное сидение, но выбирать не приходилось.
Неподалеку расположилось уже знакомое Инге по лесной поляне Безликое Дитя. Оно развлекалось тем, что лепило из своего лица-пузыря карикатуры на присутствующих. Лепило уверенно и увлеченно, словно только за этим сюда и явилось. Длинные ловкие пальцы разминали, вытягивали, сплющивали щеки, губы, нос – и вот уже на Ингу смотрит жутковатое подобие Момушки с гротескно узкими губами, смотрит и игриво подмигивает, облизываясь.
Инга отвернулась и обнаружила рядом с собой на ковре полосатого Рыки. Тигр лениво глянул на Ингу – и ей показалось, что зверь тоже подмигнул и ухмыльнулся, облизнувшись алым языком.
Это было уже слишком. Инга перевела взгляд на сидевших за столом – и вовремя. Голоса понемногу стихли, и на стол взгромоздился Бредун.
Да-да, именно НА стол.
– Ну что, все знают, по какому поводу собрались? – осведомился он.
Инга затаила дыхание, а Безликое Дитя немедленно принялось лепить из своего лица карикатуру на Бредуна.
– А как же! – уверенно заявили с противоположного конца стола. – Конечно, знаем! Пиво пить! Кстати, а где оно?
Инге на миг примерещилось, что одновременно с этим разухабистым заявлением у нее в мозгу тот же голос произнес нечто совсем другое – но она не успела ухватиться за ниточку миража.
– Пиво! – дружно заорали Неприкаянные. – Пивушко! Пивечко! Пивец!..
И немедленно в комнате-зале возникли Черчек с Иоганной, а в руках у них распространяли хмельной запах огромные глиняные кувшины. Все заметно оживились, на столе объявились хлеб, вобла, зелень, еще какая-то снедь... Инга стала думать, откуда все это взялось, обнаружила полную кружку в собственной руке и даже не поняла, кого ей надо благодарить за заботу.
Впрочем, пиво она не любила.
Отшумели удовлетворенные возгласы Неприкаянных, исчезли Черчек с Иоганной, и застолье стало переходить в более равномерную и затяжную стадию. Бредун прошелся по столу, ловко лавируя между посудой с едой, уцепил за хвост рыбешку и пучок петрушки, остановился в центре стола, пожевал и задумчиво констатировал:
– Вялая у них петрушка... вчера, небось, рвали. Жмот он, Черчек этот...
Рука Инги дрогнула, и пиво из ее кружки выплеснулось на юбку. Где-то в глубине ее сознания словно вспыхнул волшебный фонарь, и высветил совершенно иную картину – возвышение, суровый и властный Бредун в развевающейся накидке с откинутым капюшоном, горящие вокруг бронзовые шандалы и слова, произнесенные твердым голосом, привыкшим повелевать.
Не те слова. Не про петрушку. Совсем не те.
'Книга, – сказал иной Бредун. – Зверь-Книга. И мир в Переплете...'
И Инга увидела страницы, сквозь которые прорастали горы; увидела бледно-черный туман Переплета, людей, превращающихся в знаки, услышала хохот звериной глотки и рев пожара, охватывающего мир.
Тишина. Теплая, щадящая, темная тишина. И веселый Бредун на столе.
– Да ладно тебе, Сарт, – отозвалась блондинка с необычайно черными глазами. – Ешь, что дают. И не такое, небось, жевал!
'Я боюсь, Сарт, – услышала Инга одновременно со сказанным. – Я очень боюсь... Ведь Она до сих пор зовет меня, потому что я читала Книгу, и Книга читала меня, и мы не до конца прочли друг друга! Она зовет, Сарт, мы частично заключены друг в друге, пойми – я боюсь!..'
Спутник дамы барабанил пальцами по эфесу своего оружия и молча прихлебывал из кружки.
'Лаик боится, Сарт, – молчал он, – и я боюсь. Но... Мы – с тобой.'
Безликое Дитя, голова которого некоторое время напоминала кувшин из-под пива, начало отращивать льняные волосы. Ингу передернуло, и она обнаружила, что ее ладонь машинально поглаживает шелковистую шкуру Рыки.
Впрочем, тигр отнесся к этому благосклонно.
Гомон за столом усилился. Светловолосый гигант на дальнем конце стола рванул вышитый ворот своей полотняной рубахи и забасил на уже знакомый Инге мотив:
Зазвенели яростные струны.
подхватил Бредун-Сарт, ударяя кулаком по столу, для чего ему пришлось встать на четвереньки.
'Ты знаешь, Сарт, что происходит там, где появляемся мы, – прозвучало в мозгу Инги, и стальные латы гиганта отразили вспышку невидимой молнии, и завизжала птица у него на плече. – Ты знаешь...'
'Знаю, Эйнар. И знаю, что происходит, когда мы не появляемся.'
'Лучше нам этого не знать', – хором промолчали Эйнар и спутник белокурой Лаик.
Стол усеяла рыбная чешуя и огрызки пучков зелени, пол пах ячменем и хмелем.
– Вот что я вам скажу!.. нет, дудки, ничего я вам не скажу...
– А я тебе говорю, что от бобра добра не ищут! И вообще...
– Да не ту, а ту, что с икрой! Ты что, мальчика от девочки отличить не можешь?
– Это у тебя девочки с икрой...
– А у тебя?
– А у меня – с пивом...
– Эх, мать моя, перемать моя...
Слова с двойным дном; грустное эхо веселья, горький вкус пива...
'А люди? – шептал кто-то на задворках возможного и невозможного. – Люди ведь... они – люди... Кровь может случиться, большая кровь, утонем все, не отмоемся...'
'А ты, Мом?'
'А куда я от вас денусь?' – уныние и безнадежность.
Песня. Пьяный шум. Дрожит пламя свечей.
'И ты, Марцелл?'
'И я...'
Инга зажала уши руками. Безликое Дитя покосилось на нее краденым лицом и резко встало.
Вновь – тишина. И вокруг Инги, и в Инге...
Голос Безликого Дитяти – сейчас его лицо было прежним лилово-лоснящимся пузырем – прозвучал отрывисто и скрипуче.
– Мы согласны, Сарт, – произнесло Дитя непонятно чем. – Никому не нравится то, что ты предлагаешь – и поэтому мы согласны. Мы будем присутствовать.
Безликое Дитя повернулось и уставилось на Ингу своим пузырем.
– На этой женщине Надрез Судьбы, – заявило оно. – Пусть она выполнит предначертанное. Что ей терять, она уже все потеряла...
Все смотрели на Ингу. Ее бросило в жар, и в то же время руки ее были холодны, как лед.
