– Тело они мое сожгли, – рассказывала Вилисса, и в ее облике бывшая старуха боролась с бывшей девушкой; и старуха побеждала. – Муж мой ведь из Черчеков, а они – мужики отчаянные. Вот дед его сидит, подтвердит, ежели что... Я, понятное дело, сама этого не видела, но иначе и быть не могло. Раз ТАМ тело мое спалили – я ЗДЕСЬ плоть обрела, хоть и без Дара. Да только нельзя судьбу в зад подталкивать, потому-то года мои ЗДЕСЬ в бега и ударились... на полпути от девки до бабки. Как родичи догадались, не знаю, но...
– Догадались, – булькнул в усы Бакс, – много б они догадались, Черчеки ваши отчаянные, без рожи моей у плетня своего! Мужику этому спасибо, которому я глаз подбил.. и туда отвел, и обратно добраться помог... как его там? Бредун, что ли? Толковый дядька, и пить умеет, и жить умеет...
Он замолчал и поднял глаза на Черчека.
– Ты чего, дед? Плохо тебе, да? Ты извини, за вилы-то, я сгоряча...
Похоже, последних слов Бакса Черчек не расслышал. А вот предпоследние... подавился дед и чай расплескал.
– Слышь, сноха, – бледный, как смерть, старик повернулся к Вилиссе, и пальцы его намертво вцепились в столешницу. – Он с Сартом встретился... никто другой не...
– С каким еще Сартом?! – взвился не остывший еще от 'радушной' встречи Бакс. – Уши прочисть, старче! Бредун его звали, он самогоном еще меня угощал!
Черчек не обратил на крик Бакса ни малейшего внимания.
– Выйдите, парни, – почти шепотом сказал он. – По-доброму прошу, выйдите... мне с Вилой потолковать надо. Не до шуток теперь.
Кроме Бакса и Тальки больше парней в хате не было.
И они вышли. Под дождь.
А дождь закончился.
– Не до шуток... – ворчал Бакс, опускаясь на приступочку и морщась от въедливой сырости. – Вроде как раньше одни шуточки косяком шли... Нет, Таль, ты не садись – мокро здесь, заболеешь! Ну надо же, оставил вас на день-другой без присмотра, так тут и день за год в зачет пошел, и бабка наша полубабкой стала, и ты вон какой вымахал! И Энджи... А батя-то почему не возвращается?
– Не знаю, – грустно ответил Талька, переминаясь с ноги на ногу, и весь налет его новой взрослости как ветром сдуло. – Видно, и у него день за год... Слухи ползут, дядя Бакс, гнилые слухи, недобрые! Будто в Книжном Ларе у Зверь-Книги в ближайших подручных Глава объявился, над Страничниками главный... Вот как папа не вернулся, так чуть погодя слухи и пошли. И нас с тех пор никто пальцем не трогает! Тень отбрасываем, Вила меня Даром владеть учит – а местные не то что драться, вообще близко не подходят!
Он шмыгнул носом и негромко продолжил:
– Нет, вру – подходят. Еду разную приносят, молоко, самосад для деда... Тихие стали, мягкие, хоть на булку мажь вместо масла! Я с Черчековыми парнями и с местным Пупырем уже раза три на рыбалку ходил!.. сома здоровущего приволокли и мелочи всякой кошелки две. Хорошо живем, сытно, уютно... Вила как-то даже обмолвилась, что неплохо бы так и до смерти дотянуть. У них с дедом внутри что-то вроде малого Дара проклюнулось. Так, ерунда, но память после смерти сохранить может.
Талька искоса глянул на Бакса – и замер. На крыльце сидела каменная глыба. И валуны слов гулко рушились в омуты тишины.
– Завтра в Ларь пойду. Надоело в чужой игре на прикупе зевать. Отцу твоему, пацан, хочу в глаза глянуть. Да и еще в кое-какие глазки не мешало бы... авось, не сдохну, а сдохну – так в первый раз, что ли? А то швыряют меня туда-сюда, командуют да тузы из рукава тащат... Я вам что, болванчик глиняный?!
– Кому это – вам? – через силу улыбнулся Талька. – Я ведь с тобой пойду. Осточертело ждать... чужие мы тут, всем чужие, вот как Вилиссу при смерти застали, так и влипли по уши. А между собой мы – свои. Ты, я да папа. Так и понимай, дядя Бакс, что никуда тебе от меня не деться. Утром и соберемся. Тучи вот разгоню сперва, чтоб под дождем не шлепать – и ноги в руки!
– А как же учеба твоя Даровая? – испытующе спросил Бакс, глядя куда-то в сторону. – Сомы, опять же, с усами и жабрами... еда разная, молочко...
И тут мальчик высказался. Немножко длинно, зато отчетливо. Бакс аж приподнялся и порозовел ушами. После отошел малость и одобрительно оттопырил большой палец.
– Орел, – торжественно заявил Бакс, словно диплом выдавал. – Моя школа. Не без дурного Черчекова влияния, но – моя. Умница. Найдем папашку твоего, попросим у него ремень и всыплем тебе по первое число. А потом я тебя пить научу. Из горлышка. У тебя, Талька, должно получиться. Ей-богу, должно... Вот Энджи вытащим, после Бредуна ихнего найдем, и вчетвером засядем...
Было сыро и темно.
Шептались люди в избе.
Смеялись люди на крыльце.
Вслушивался Переплет за лесом.
КНИГА ТРЕТЬЯ
ЭПИГРАФ К ФИНАЛУ
САГА ОТ ПЕРВЫХ ЛИЦ
20
БАКС
– Дядя Бакс, – сказал умытый и причесанный Талька. – Вила завтрак приготовила, а он стынет. Есть пошли.
– Угу, – ответил я, отфыркиваясь у рукомойника. – Щас...
Талька отчего-то хихикнул и ускакал в избу, а я исподтишка проводил его взглядом. Вырос парень, вытянулся, бриться скоро начнет, а жеребячество нет-нет, да пробьется. Иногда мне казалось, что у нас с Анджеем один пацан на двоих; вернее, на троих, на Энджи, Ингу и меня. А если кто-то станет гнусно скалиться от дурной непонятливости, так это ненадолго, потому что ему скоро нечем скалиться будет.
Были у меня бабы, отчего ж не быть, легкие бабы, недолгие – потому что на вторую неделю мне сны тяжелые сниться начинают. Как Аля моя снова за хлебом идет, как сука-урлач из-за угла на 'мустанге' своем выметывает, как я у окна кулаки в кровь о подоконник... Я потом на суде к нему за ограждение прыгнул, да конвою много было, оттащили... кричу я во сне, а бабам не нравится, спать мешает.
А если каким и нравится, так те мне не нравятся.
Ничего, Таля, маг ты мой недоучка, прорвемся... Сдохнем, а прорвемся, и батю твоего вытащим. Или не так, а так – сдохнем и прорвемся. Ох, что-то мысли у меня в последнее время поперек башки...
Должен я Энджи, много и дорого должен. Он с Ингой после суда того, Страшного Суда, в моей пустой квартире сиднем сидел, вой мой слушал да ножи прятал. Ладно, нечего сейчас прах ворошить, домоемся и завтракать пойдем.
А там и дальше пойдем. Кое-куда.
...Завтрак прошел в теплой и дружественной атмосфере. Вилисса подкладывала, дед поддакивал,
