уважением.
Странно эта Страница шелестела... Но – что написано, то написано. Передали мы по Фразам, чего велено, хотя и боялись, как бы беды не вышло.
Обошлось, однако. Не разгулялись выползни, непотребств никаких не чинили...
Вздохнули мы, Белые Братья, с облегчением и возблагодарили Ее за мудрость и заботу обо всех, в Переплете живущих.
А на днях – опять новость. И вроде бы теперь уже не следует Людям Знака и прочим, Закон Переплета принявшим, встречаться с теми, за кем тень волочится. Бить не обязательно, но и якшаться не стоит. Дабы последние не сеяли в души невинные зерен сомнения, не толкали на Поступки, Переплет колеблющие.
Это, конечно, правильно записано (ох, прости, Великая, не мне о том судить) – да только где ж те слова раньше были? Или, вернее, раньше-то они как раз были, и еще пожестче, чем сейчас – но только куда пропадали и почему снова объявились?! А у Главы спрашивать боязно... Во-первых, Глава он, не нам чета, а во-вторых, и сам-то он роду-племени, как бы это сказать помягче... И вообще непривычно это – то в узде выползней держать, то почет и уважение оказывать, то народ ни с того ни с сего от выползней забором отгородить, будто и нет этих выползней вовсе.
И люди меня не поняли. Объявил я им, что в Ларе Книжном узнал, а с Выселок Дальних на следующий же день пятеро мужиков на выползнев хутор собрались.
Узнал я об этом, вышел им навстречу и говорю:
– Куда собрались-то, Люди Знака, счастья вам всякого в каждую руку? Переплет своим Поступком сотрясти хотите?
А один мне – морда поганая-препоганая! – и отвечает с наглостью:
– А Переплету это дело без разницы. Били пришлых – ничего, пиво пили да рыбку удили – тоже ничего. Так что ты, Белый Свидольф, не стой на дороге попусту – обойдем, да и все.
У меня язык от такого отнялся.
А другой подошел, на дубину суковатую оперся и туда же:
– Почем ты, Свидольф, знаешь – может, мы их бить идем? Чтоб людям головы не дурили?! И не Поступок это вовсе, а благо Переплету.
Помолчал потом немного и добавляет:
– А может, и не будем мы их бить. А может, и будем – да не их. А кое-кого другого...
Покосился на меня со значением и отошел.
Запомнил я его, поганца. Как звать, запамятовал, но прозвище помню – Пупырем кличут. Пупырь да Пупырь, с самого детства...
Ему осенью жениться пора. Хотел напомнить – дескать, невеста дома ждет, Ульгара-пряха, и неча, мол, шастать куда не следует – и не напомнил. Не сложилось как-то...
Ох, чую, не то еще грядет!
Меняется что-то. И вряд ли к лучшему.
Надо бы мне за ними пойти... Надо. А то как бы совсем вся Страница кляксами не пошла. Отвечать-то кому? Мне отвечать. Не доглядел, проворонил...
Она мне этого не простит.
Ох, не простит...
30
НЕПРИКАЯННЫЙ БРЕДУН С ТОЙ СТОРОНЫ
Что я скажу этой женщине по имени Инга, женщине, которая смотрит на меня сухими глазами в ожидании обещанного чуда?
И главное – чего я не скажу ей?!
Я скажу:
– Привет, как дела? Прекрасно выглядишь сегодня!.. Что? Ну конечно, все в полном порядке, не волнуйся! Наши почти что в городе, у самого Переплета, так что со дня на день...
И не скажу:
– Девочка, не заставляй меня лишний раз улыбаться и говорить веселые глупости. Мне это очень трудно, а ты замкнулась в своем горе, как в склепе, и я не знаю иного пути впустить в тебя хоть искру нового дня, хоть глоток свежего воздуха. Поэтому дай мне незаметно проскочить мимо, не выходи навстречу, не надо...
Я скажу ей:
– Да, Неприкаянные не соврали. Они стоят у Переплета, они обступили его, как дети – именинный пирог, или как родственники – гроб с телом усопшего (нет, про гроб я ей говорить не буду, хватит и пирога). И невидимые события за занавесом сизо-черного тумана бегут галопом, крупицы невозможного прорастают обильными всходами, и костры Неприкаянных денно и нощно горят вокруг кокона, куда мы не можем войти, да это, в общем-то, и не нужно...
И не скажу:
– ...костры Неприкаянных денно и нощно горят вокруг проклятого кокона, куда мы не можем войти, и это самое страшное. Мы привыкли быть в центре событий, мы привыкли собственной персоной присутствовать в гуще кипящей каши – а сейчас мы в силах лишь ожидать на окраине, и даже не на окраине, а за ней! Мы ждем, и наше присутствие незримо влияет на мир внутри Переплета, но мы-то этого не видим! Мы не видим, не слышим, не знаем ничего, кроме скудных обрывков, случайно прорывающихся наружу... мы бездельничаем, бродим по лесу, напиваемся по вечерам, затеваем случайные романы!.. Мы – Неприкаянные, боги легенд, герои мифов, чудовища сказаний; мы только присутствуем за пределами Переплета Книги, как если бы мы умерли, что невозможно. Мы только присутствуем – а действуете вы, и ты, Инга, и другие!.. а мы скоро можем и не выдержать этого присутствия, пусть и жизненно важного...
Я скажу ей:
– Готовься, женщина – уже скоро. День, от силы два – и мы подойдем к той черте, когда что-то произойдет, что-то обязательно произойдет, хорошее или плохое, но оно будет – и ожидание закончится. Готовься, копи боль и силу, спи с ножом на груди – скоро тебе выходить на сцену...
И не скажу:
– Скоро тебе выходить на сцену – но только одной, без меня, без Иоганны, без никого. Ты знаешь, я завидую тебе! Я ведь сам привык или писать книги бытия, или читать их, то замирая подолгу над выбранной страницей, то пролистывая в небрежении и спешке... а тут, в лучшем случае, листаю страницы для кого-то. Для тебя, например. Ты уйдешь туда, за Переплет, уйдешь живой, потому что я смогу сделать это для тебя (и не только для тебя) – но Безликое Дитя правильно выгнало тебя из избы на совете Неприкаянных. Негоже наживке слышать, что она – наживка; а это так и есть. Ты не выдержишь там, за Переплетом, и суток – но ты будешь именно тем камешком, который рождает лавину. И я, оставшийся здесь, скажу про тебя и про себя – 'мы', потому что ты не была Неприкаянной, но ты станешь ею. Ты станешь возможностью невозможного...
И я скажу тебе:
– Завтра, Инга... завтра днем.
31
БАКС, КОТОРЫЙ ДУХ СВЯТОЙ
