впрямь поперек глотки...
– Валяй, – милостиво разрешил я. – Разок можно. Ежели за дело.
Вот тут-то как раз и возникла меж нами незваная личность в белом одеянии с капюшоном.
Страничник.
Надо понимать, Его Преосвященство Белый Свидольф.
Собственной персоной.
Вовремя явился. Я даже как-то начал понимать Пупыря.
– Не могу я долее смотреть на это безобразие и непотребство, – заканючил Страничник у меня над ухом, – когда Люди Знака вместе с выползнями приблудными в неурочное время хмельное распивают да речи вредные держат. И посему властью, данной мне от Страницы Книги Судеб...
Я понял, что грядет беда. Следовало как можно скорее утихомирить этого хрыча-чистоплюя, а Талька, как на грех, куда-то запропал. А из меня колдун при огрызке Вилиссиного Дара, непонятно на что годного, да еще после двух кружек Черчекового первача...
Кто-то снова дернул меня за рукав.
– На себя берешь? – заговорщически шепнул подвыпивший Пупырь.
– Да беру, беру! – отмахнулся я, лихорадочно соображая, что делать.
И тут оказалось, что Пупырь, в отличие от меня, прекрасно знал, что надо делать.
Он подошел к Страничнику Свидольфу и со словами: – И ничего мне за это не будет! – треснул того кулаком в лоб. Не очень умело, но весомо. Достаточно, чтобы наш достойный старичок сел на землю и умолк, растерянно и обиженно хлопая ресницами.
– Эй, Пупырь-богатырь! – крикнул я. – Кончай буянить! Отвел душу – и довольно! Тащи его теперь сюда, нальем деду мировую!..
Дважды повторять не пришлось. Все-таки вымуштровала их Книга отлично. Пупырь с готовностью схватил слабо упиравшегося Страничника за шиворот и без особого труда пододвинул ко мне. Остальные парни смотрели на это испуганно-распахнутыми глазами и явно были готовы удрать в любой момент.
Я взглянул на обалделого Свидольфа и налил ему самогону, пополам разбавив его пивом.
– На, выпей, святой отец, успокойся.
Он затравленно переводил взгляд с меня на Пупыря и обратно.
– Да ты не трясись, Белый – Пупырь у нас мирный! Ну, дал тебе разок по лбу – так ты сам виноват, что довел человека. Пей, пей, это не отрава, это совсем наоборот...
И тут я вспомнил! Волшебное слово!
– Ты не беспокойся, пей – это дело я на себя беру! Понял? На себя! Все беру на себя! Пей, мать твою!
И Его Преосвященство Белый Страничник Свидольф выпил.
А потом – еще.
И еще.
И ничего страшного ни с кем не случилось.
– ...а правду говорят, что вас тут трое – а на самом деле Один?
Я прикинул. Действительно, нас тут трое. А вот Дар у нас – один на троих. Как бутылка. Так что в чем-то прав Страничник.
– Правда.
Свидольф смотрел на меня круглыми, изрядно посоловевшими глазами.
– И что, вы действительно все на себя берете?
– Берем. Все берем. Хошь, прямо сейчас возьму? На спор?
Я тоже успел не раз приложиться к бутыли, и слова давались мне с некоторым трудом.
– И что теперь будет? Ведь сказано, что когда придет Тот, Кто Берет На Себя, настанет конец Переплету... Как же мы после этого жить будем?
Свидольф жалостливо шмыгнул носом и мазнул рукавом по потному лицу.
– Как в сказке. Жить поживать, добра наживать. Там, за Переплетом вашим долбаным, тоже люди живут. Я вот, например, жил... пока не помер. И ничего, получше вашего. Во всяком случае, веселее. Чего и вам желаю.
Белый Свидольф долго молчал, переваривая услышанное, а я тем временем тоже осмысливал то, что узнал от него.
Значит, Анджей теперь – Глава? Глава этой паскудной Книги?! Или Глава над Страничниками и прочими?..
Неужели продался?
После этой мысли у меня в голове неожиданно возник отчетливый образ Энджи – и я покраснел, словно схлопотал от него оплеуху.
Ладно, Энджи, ладно, я ж и сам в это не верю, ты не злись... дурак я, и все тут.
Нет, но каково получается – Один-Трое! Три в Одном, и Один на Троих! Един, понимаешь, в трех лицах...
Это, выходит, Анджей – Отец, Талька – Сын... а я?
Дух Святой?
Дожил, Баксик, докатился... говорила ж тебе мама – не водись с плохими мальчиками.
...К нам уже давно присоединились и Черчек, и Кунч, и переставшие опасливо жаться в сторонке ребята с Выселок.
Черч со Свидольфом вразнобой затянули какую-то полуразбойничью песню, то и дело перебивая друг друга, хлопая по плечу и восклицая:
– А ты помнишь?
– Нет, а ты помнишь?
– Помню!..
Потом Свидольф, как репей, прицепился к Пупырю, чтоб тот тоже спел с ними за компанию, клялся чуть ли не в дружбе до гроба (до которого Свидольфу было, надо полагать, рукой подать), обещал устроить Пупыриную свадьбу с Валонгой, полностью согласился с Пупырем, что 'Улька – дура толстозадая, и пусть идет себе за Толстого Мяся и рожает ему Толстеньких Мясиков!'
Правда, петь Пупырь наотрез отказался и в конце концов признался:
– Голос у меня сильный – но гнусный! У комарей на лету носики отваливаются...
Тогда от него отстали, сочтя причину достаточно уважительной.
А вот Талька так и не объявился, и это начало меня не на шутку беспокоить. Веселье было в полном разгаре, так что моего ухода никто и не заметил.
Я нашел его в сарае, на куче сена. Пацан метался, словно в бреду, глаза его страшно закатились, губы посинели, руки судорожно дергались, и изо рта время от времени вылетали какие-то невнятные выкрики...
Хмель как молотом вышибло у меня из головы.
– Чек, Вила, идите сюда! Тальке плохо! Да скорее же!..
Послышался топот ног.
Примчались все. Вила тут же захлопотала возле Тальки, Черчек побежал за своими припарками, в дверях толпились испуганные и притихшие ребята с Выселок, а сквозь их заслон все пытался прорваться спотыкающийся Свидольф.
– Пустите, пустите меня! – чуть не плакал он. – Я помогу, я лечить умею, у меня сила есть, Ее сила, но все равно... да разойдитесь же, чтоб вас всех добром завалило!..
А потом Талька открыл глаза и посмотрел на меня совершенно осмысленно.
– Дядя Бакс, – прошептал он, – нам в Ларь идти надо. Там... Дядя Бакс, Вила – дайте мне руки, я вам покажу! Там – мама...
32
ТОРГОВЕЦ ЧУМБА, ХОЗЯИН СЛОВА
