...Ну вот. Послезавтра нам в Ларь уходить, а тут, как нарочно, эти приперлись. С Выселок. И пива притащили. Прознали откуда-то, что я пиво люблю.
Талька – тот сразу к ним. Я просто диву дался – считай, всего неделю назад они к нам с дубьем приходили, а теперь – лепшие кореша. Хотя это для меня всего неделя прошла, а для них всех...
Черт их принес! Пиво-пивом, да не лежит у меня сейчас душа к застольям. Всего ничего, как мы Черчековых парней и Боди похоронили... Но, с другой стороны, гости-то эти ни при чем. Небось, и не знают о наших битвах. Ну и не надо им знать.
Ладно, думаю, посидим, Чековых ребят помянем, земля им пухом... я потом Болботуну с Падлюком в подвал пива снесу, пусть разговеются...
А Талька – рот до ушей.
– Пупырь! – кричит. – Привет, Пупырь! Тут к нам дядя Бакс из командировки вернулся! Помнишь, я тебе еще про него много рассказывал?
Пацан – что с него возьмешь? Хоть и маг он теперь, или как это у них (вру – у нас) называется...
Колдун.
Колдун Талька. Разгонятель туч.
Тут подходит ко мне этот самый Пупырь.
– Здрасьте, – говорит, – дядя Бакс. Удачи вам на жизненном пути.
Во-во, думаю. И счастья в личной жизни.
Остальные чуть поодаль стоят. То ли боятся, то ли стесняются. Интересно, что им Талька про меня наплести успел? И какой я этому Пупырю дядя?!
– Здорово, – отвечаю, – племянничек. Человек человеку – друг, товарищ и Пупырь. В гости зашел?
– В гости, – улыбается.
А мне не до улыбок сейчас. Как вспомню серпы эти проклятущие...
– Ладно, – киваю, – садитесь, раз пришли. В ногах правды нет.
Подошли. Сели. Молчат. А садятся-то, господи! – все рядком и все одинаково. Чисто гимназистки. Как тогда, в кабаке. Один Пупырь на меня скосился, подумал-подумал – и сел чуть по-другому. Ага, понимаю, видать, не в первый раз сюда ходит. Кой-чего поднабрался.
Сидят, значит. Молчат. Я получше пригляделся – смотрю, Пупырь хоть и улыбается, а сам смурной какой-то. Словно точит его изнутри.
Молчим.
– А у меня друг пропал, – Пупырь говорит, – Юхрим-печник. И бондарь наш, отец Валонги, тоже пропал. И кабатчик. Да еще двое, уже с Ближних Выселок. Люди говорят – их Боди забрали. А может быть, и не Боди. Вы их случаем не видели?
И в глаза мне заглядывает.
Вот оно что, оказывается... то же, что и у нас – только с другой стороны.
– Нет, – отвечаю, – не видели.
А сам глаза отвожу. Тошно мне стало – дальше некуда. Выходит, и сами они здесь не знают, кто из них – Равнодушный, а кто...
Молчим. Ветерок над головами шебуршит.
– Ладно, – говорю, – мужики, чего зря зады просиживать... Давайте выпьем. Только пиво мне ваше сейчас не пойдет. Мне чего покрепче надо. Вы тут располагайтесь, а я сейчас...
И пошел к Черчеку за самогоном.
Принес.
– Кто, – спрашиваю, – со мной первача тяпнет?
Эх, чуть не ляпнул – за упокой!
Мнутся. То ли не положено им, то ли я не так предлагать должен.
– Вот, – исправляюсь я, – Люди Знака, самогон, на Переплете настоянный. Про него в любой Книге непременно записано. На первой странице, большими буквами. Ну-с, кто желает по стаканчику во имя и прочее?
Молчат. Вот ведь чертова Книга, до чего людей довела!
Потом один из них меня за рукав тянет и несмело так спрашивает:
– А ты на себя возьмешь?
А, ясно! Мне про этот фокус Талька уже все уши прожужжал.
– Беру, – киваю, – а как же! Ясное дело! Я, мужики, этого добра на себя столько беру, что вам и втроем не снести. Не бойтесь! Все беру! Поехали?
Пупырь и тот парень, что спрашивал, зашевелились, кружки тянут – а остальные не созрели еще, побаиваются. Пива себе подливают.
Выпили мы. Молча. И еще раз.
Вроде полегчало немного. На разговоры потянуло.
– Ну, – спрашиваю, – как живете? Все по-написанному? Да еще и не вами читаному? Все, как положено: ни стопки лишней выпить, ни слова случайного сказать, от забора до обеда, да еще, небось, и строем ходите?
– Нет, – Пупырь отвечает, и серьезно так, – строем не ходим. Разве что на косьбе или на Обряде Чистописания. А так ты прав. Вот мне на Ульгаре жениться записано – а я на Валонге хочу. И пива, опять же, в неурочное время иногда хочется. Да мало ли чего хочется?! Ведь не в пиве же дело... Страничник наш, Белый Свидольф, к примеру, уже в печенках у меня сидит, так иногда тянет ему по загривку съездить – мочи нет! А Словнику Прусу я на днях таки съездил...
– Э-э, – усмехаюсь, – друг Пупырь, а ты, я смотрю, в душе сявка!
– Какая-такая сявка? – не понял Пупырь. – Это плохо или хорошо?
– Да как тебе сказать... Не очень хорошо, в общем. Это когда захотелось человеку – он выпил, захотелось – в морду кому дал или еще чего в этом роде...
– Ага, понял! – расплылся в улыбке Пупырь. – Как ты!
Я чуть самогоном не поперхнулся. А потом мозгами пораскинул – так ведь правда! Пью? Пью. Морды им бил? Бил. Что хочу, то и творю.
Выходит – сявка. По моему же определению.
– Да, – подтверждаю, – как я. Вот и не бери с меня пример. Что хочу, то и творю – не лучший, знаешь ли, вариант. Вот хочу, а не творю – и не из-за Переплета, а из-за себя самого – это уже серьезнее. Вот тебе понравится, если я возьму и ни с того ни с сего тебе по шее дам?
– Нет, – прикидывает, – не понравится. Не давай мне по шее.
И отодвигается. На всякий случай.
– Да ты не бойся – это я так, для примера... Просто даже когда все дозволено, человек сам понимать должен, что стоит делать, а чего – нет. Уразумел?
– Уразумел... – а я-то вижу, что черта лысого он уразумел. Ему высокие материи, да еще в моем первобытном изложении, как Книге уши!
– Голова, – поясняю, – человеку дадена, чтоб думать. Вот и думай. Хочешь жениться на своей Валонге – женись, только прикинь сперва – всем ли от этого хорошо будет?
– Не всем, – встрял Пупырь. – Страничнику Свидольфу плохо будет.
Подумал я.
– Ну и хрен с ним, со Свидольфом этим, – говорю. – Валонге хорошо будет?
– Хорошо, – тянет Пупырь неуверенно.
– А тебе?
– Хорошо, – это уже уверенней.
– Ну вот и женись.
Вижу – понимать начал.
– Ну а Белому Свидольфу по роже дать можно? – спрашивает.
Вот уж достали человека, так достали! Видать, Белый Свидольф моему новообращенному Пупырю и
