Начало конца

это идеями. Теперь и это не имело больше значенья, теперь отпал и спортивный интерес его ремесла. «Но что же делать? Буду продолжать до конца дней…» В эту минуту ему попался Вермандуа. «К нему было какое-то дело… Ах да, директива. Что ж, исполним директиву». И оттого, что он находился в таком состоянии, он выполнил директиву более грубо, чем обычно. Он сказал Вермандуа, что Госиздат очень хотел бы издать его произведения на русском языке. Не какое-нибудь отдельное произведение, а собрание его сочинений.

– Это прекрасная мысль, – с улыбкой сказал Вермандуа, поглядывая на своего собеседника с некоторым удивленьем. – Мои книги выходили в России еще при старом строе, но далеко не все. И я, к сожалению, ничего за это не получал: Россия не присоединилась к Бернской конвенции.

– Наше правительство тоже к ней не присоединилось, – отрывисто сказал Кангаров, – но мы делаем исключенья для друзей Советского Союза. Мы платим в этих случаях иностранной валютой, долларами. Эти исключения делаются только для наших искренних друзей.

– Вот как? – спросил Вермандуа, немного насторожившись. Первые слова посла очень его обрадовали: может быть, это было бы наградой судьбы за провал дела с антрепренером. «И без лекций, без разъездов, без идиотских речей. Ах, как это было бы хорошо!..» После двукратного замечанья о «друзьях» он немного насторожился.

– Вы, кстати сказать, дорогой друг, могли бы теперь оказать Советскому Союзу немалую услугу, – сказал Кангаров, явно терявший «дуатэ»[235]. Все дело больше его не интересовало даже в спортивном отношении. «Конечно, и этот такая же продажная сволочь, как другие… Все, все они одинаковы…» Он без переходов, без дипломатической маскировки, без того «дуатэ», которое в нем не без основания хвалил Эдуард Степанович, изложил дело о телеграмме. «Да, ее решение окончательно, она уедет, она уедет, – думал он, излагая дело, почти не глядя на собеседника. – Она выйдет за курносого!.. Тут все кончено… А если так, то зачем мне жизнь?» – думал он. Вдруг, встретившись взглядом с Вермандуа, он увидел, что тот побагровел… «Кажется, я не так сказал, как нужно», – подумал он почти без сожаленья.

– Так что, вы хотите купить мои сочинения, если я пошлю телеграмму этому… Сталину? – спросил Вермандуа. Лицо его все больше наливалось кровью. «Вот кто внес в мир то зло, которое теперь его заливает. И террор в таком масштабе, и зверства, и подкуп они, они первые внесли в нашу жизнь. Гитлер только их ученик! Это они положили конец девятнадцатому веку, моему веку!..» Он вдруг почувствовал бешенство. Ему показалось, что в его лице нанесено оскорбление всей мысли, всей французской мысли, всей человеческой мысли. Ему показалось даже, что тени Декарта, Паскаля, Монтеня, Бетховена окружают его и ждут ответа. «Я знаю, что ответить этому господину!..»

– Вы меня не так поняли. Я говорил о двух разных делах. Ваши сочиненья одно, а… – начал равнодушно Кангаров и не докончил фразы. Вермандуа с перекосившимся лицом тяжело встал с кресла. Он сказал только одно слово: merdе…[236] – Только этим словом и можно вам ответить, – прошипел Вермандуа, вставая. Кангаров выпучил желтые глаза. Кто-то из проходивших по гостиной людей на них оглянулся. «Да, когда все, все гибнет, единственное, что еще можно уберечь, – это свое достоинство и независимость. И этому должно быть все принесено в жертву. Бедность? Нищета? Ну и пускай бедность и нищета! Я французский писатель!» С упоением, с подъемом, которого у него не было при отделке самых лучших его страниц, Луи Этьенн Вермандуа повторял слово, еше никогда, верно, не раздававшееся в историческом дворце королей.

Источники публикаций

«Начало конца». При жизни Алданова отдельным изданием на русском языке была выпущена только первая часть романа. Вторая печаталась с сокращениями в конце 30-х годов в журнале «Современные записки». В 1942 г. В №№ 2 и 3 «Нового журнала» Алданов напечатал пропущенные главы и окончание, однако не по порядку глав, а группируя материал по отдельным сюжетным линиям. При подготовке текста для настоящего издания использовался полный перевод романа на английский язык (M. Aldanov. The Fifth Seal. Transl. by N. Wreden. London. Cape, 1946) и из этого перевода заимствована последовательность глав.

Первая часть печатается по кн.: М. Алданов. Начало конца, ч. I, Париж, «Русские записки», 1939 г.

Вторая часть: главы I–VIII по журн. «СЗ», № 68; главы IX–XV – там же, № 69; гл. XVI – там же, № 70; главы XVII–XIX по фрагменту «Командировка Тамарина», «НЖ», № 2; главы XX–XXI по фрагменту «Реквием», главы I–III, «НЖ», № 3; главы XXII–XXIV по журн. «СЗ», № 70; глава XXVII по фрагменту «Бал у короля», «НЖ», № 2. Заключительная сцена романа печатается по тексту, обнаруженному в Бахметьевском архиве.

,

Примечания

1

«Кофе… Булочки! Бутерброды…» (нем). Здесь и далее переводы текстов на иностранных языках даны редакцией, если это не оговорено особо.

2

«Сколько я должен?» (нем.)

3

«Правильно» (нем.).

4

«Большое спасибо» (нем.).

5

«Занимайте места!..» (нем.)

6

«Наследие» (нем.).

7

«У войны есть собственная грамматика, но нет собственной логики…» (нем.)

8

Огромное внешнее воздействие французской революции следует искать не столько в новых средствах и доктринах ведения войны, сколько в совершенном изменении политического искусства и методов управления, характера правительства и состояния народа и т. д. То, что другие правительства неверно истолковывали, то, что они стремились обычными силовыми средствами удержать равновесие, хотя это была уже новая чаша весов, которая перевешивала, – это были ошибки политики. Возможно ли такие ошибки рассматривать с точки зрения чисто военного восприятия войны и пытаться их исправить? Невозможно» (нем.).

9

«Понедельник, вторник, среда» (англ.).

10

«Еврейские кровавые собаки» (нем.).

11

Жар (фр. «briot»).

12

«Порыв» (фр.).

13

«Война есть продолжение политики» (нем.).

14

«Невозможно» (нем.).

15

Старчески расслабленный, впавший в слабоумие человек. – фр. ramolli.

16

«Счастливого пути, ваше превосходительство» (нем.).

17