дело не доходило. К тому же обличительная речь Минуция сыграла свою роль. Она прозвучала довольно убедительно и внесла некоторый разлад в умонастроения многих присутствующих. Хотя Волкаций и Сильван продолжали осыпать бранью Минуция, обвиняя его в клевете, кое-кто из истцов посматривал на обоих хмуро и неодобрительно — к мошенничеству при игре в кости во все времена относились с таким же осуждением, как и к воровству.
Даже Дентикул, всегда готовый ввязаться в любую драку, на этот раз пребывал в нерешительности. Казалось, он обдумывал, стоит ли ему выступать на стороне тех, кому он не раз проигрывал в кости довольно крупные суммы и, возможно, сам был жертвой бесчестного обмана.
Неизвестно, чем бы все кончилось, если бы в этот момент из-за угла Эмилиевой базилики не показались преторские ликторы с фасциями на плечах. Они шествовали впереди претора Гая Меммия, которого также сопровождали секретарь и двое рабов, несших курульное кресло и небольшой раскладной письменный стол.
Возникшее было сильное возбуждение в толпе собравшихся у трибунала разом прекратилось.
Внимание всех обратилось к претору.
Тот поднялся на трибунал и громко объявил, что будет разбирать дело Тита Минуция, после чего осведомился, пришел ли ответчик.
Минуций откликнулся и, выдвинувшись вперед, стал ближе к трибуналу.
Судоговорение началось с разбора многочисленных заемных писем должника. На это не ушло много времени.
Минуций не опротестовал ни одного из представленных документов. Опроса свидетелей не потребовалось.
Гай Меммий, как уже знает читатель, в свое время приобрел славу человека честного и мужественного. Будучи народным трибуном, он настоял на вызове Югурты в Рим, чтобы с помощью его показаний разоблачить видных государственных деятелей, получивших взятки от нумидийского царя. Меммия уважали в народе. Сам он как ничем дорожил своей незапятнанной репутацией и в должности претора суды свои вершил беспристрастно, в строгом соответствии с законами.
Несмотря на шумные возражения истцов, он заявил, что намерен до конца отстаивать право должника на процентную ставку при уплате долга не выше восьми с третью процентов годовых, что предусмотрено одним из законов Двенадцати таблиц, но тут сам Минуций, который обнаруживал явное стремление к тому, чтобы как можно скорее покончить с судоговорением, сказал, что он не возражает против процентных ставок, значившихся в его долговых обязательствах. Минуций требовал лишь предоставить ему согласно закону тридцать льготных дней для уплаты всех долгов.
Претор удовлетворил требование ответчика под сильный ропот истцов.
Но особенно много споров было по поводу девушки, купленной Минуцием в кредит у Волкация.
Последний добивался того, чтобы Ювентина ввиду неуплаты денег за нее в назначенный срок была ему немедленно возвращена вместе с компенсацией «за пользование рабыней». Минуций же упорно отстаивал свое право не возвращать девушку до истечения льготных дней.
Претор после некоторого раздумья снова стал на сторону ответчика, вызвав яростные протесты Волкация и торжествующую улыбку Минуция.
Впоследствии, когда в Кампании вспыхнул мятеж, участники и свидетели этого судебного разбирательства рассказывали, будто Минуций воспылал страстью к чужой рабыне, за которую обязался выплатить очень большие деньги, но требуемую сумму собрать не смог и, не желая расставаться с предметом своей страсти, решился на совершенно безумный поступок, призвав к восстанию рабов.
Читателю уже известно, что версия эта была далека от истины.
Претор Меммий мог с полным основанием считать, что успешно провел судебное расследование и вынес правильные решения, в том числе по возникшему спору при назначении секвестеров на имущество должника, находящегося в Кампании.
Здесь важно было удовлетворить как истцов, так и ответчика.
К немалому удивлению присутствующих, бывших свидетелями описанной выше сцены перед началом суда, Минуций, отводивший без объяснения причин одну за другой кандидатуры почтенных и известных своей добропорядочностью гражданине возражал против секвестуры Волкация и Сильвана, которые тоже добивались участия в контроле над кампанским имуществом Минуция.
— Почему ты не отводишь этих двух негодяев? — с озадаченным видом спрашивал Минуция Марк Лабиен.
— Очень мне хочется, чтобы они прогулялись в Кампанию, — отвечал Минуций, странно усмехаясь.
— Я вижу, ты что-то задумал, но смотри, как бы тебе самому не пострадать от этих продувных бестий…
— Ну, это мы посмотрим! — произнес Минуций сквозь зубы.
Претор, не понимая причины возникшей заминки при выборе секвестеров, объявил, что пожелание ответчика в данном случае является решающим, так как речь идет о его имуществе, и поэтому он утверждает список лиц, угодных ответчику.
По окончании судебного разбирательства Гай Меммий с сожалением взглянул на разнаряженного Минуция и сказал ему:
— В твоем положении, юноша, следует подбирать более темные тона в одежде, а также отпустить подлиннее волосы и бороду[335]. Дела твои так плохи, что, боюсь, сам Юпитер тебе не поможет.
— Борода мне совсем не к лицу, досточтимый Гай Меммий, — отвечал Минуций с невозмутимым видом. — К ней еще нужно иметь такую же толстую шею[336], как у несравненного Домиция Агенобарба с его благородной медной бородой. Кстати, говорят, что он из пустого высокомерия упустил прекрасную возможность отправить в Массилию [337] ненавистного ему Эмилия Скавра, принцепса сената. Но я не таков. Я не очень-то разборчив в средствах, когда речь заходит о моих врагах или о моих интересах…
И, обращаясь уже не к претору, а ко всем стоящим вокруг трибунала, особенно к Волкацию и Сильвану, он закончил с появившейся на его губах ядовитой улыбкой, о которой потом вспоминали, как о безумной:
— Кости еще в стакане, господа мои! Одной только Фортуне известно, кто из игроков снимет сделанные ставки после того, как они упадут на игральную доску.
В ответ на эти странные и загадочные слова Гай Меммий только пожал плечами и покачал головой.
Затаенный смысл сказанного Минуцием станет понятен претору и всем, кто присутствовал на этом суде, по прошествии немногих дней, когда имя дерзкого юноши будет у всех на устах.
Часть вторая
НА ДОРОГАХ ЛАЦИЯ
В СНЕЖНУЮ НОЧЬ
