было бы, если бы ты забрал все банкетные залы и рестораны у Хадижат Абдуллаевны и ее мужа. Справедливо было бы, если бы каждый получал по заслугам. Но все получают наоборот — черные бараны получают добро, а белые — зло. Если ты справедливый, то почему то, что ты создал, несправедливое? Если говорят, когда ты не хочешь, даже волос с головы не падает, то почему, да, такие вещи творятся? Получается, ты так хочешь. Тогда я тоже не знаю, почему я тебя должна считать справедливым. Нету, получается, в этом мире справедливости. Вот эти люди, которых убили, — дураки, потому что они говорят, что за справедливость воюют, а ее нет. Глупо же воевать за то, чего нет.
Стараюсь уснуть, но из темноты моей комнаты выплывает бледное лицо Махача. Я закрываю глаза, но все равно вижу его. Что он там делал? Зачем пришел? Может быть, это судьба — нам с ним быть вместе.
Завтра Исмаил подъедет к университету, позвонит Сабрине, она выйдет и сядет к нему в машину. Вечером родственники Исмаила придут к их родственникам и попросят, чтобы те согласились выдать дочь за их родственника, потому что они ее уже все равно украли. Стопроцентно родители Сабрины согласятся — у них нет такой сильной семьи, чтобы воевать с семьей Исмаила, может быть, еще спасибо скажут — другой богатый вряд ли засватал бы Сабрину, хоть она и красивая. Деньги к деньгам тянутся, а в семье Сабрины денег нет. Раньше ее отец шил обувь, потому что обуви было мало, теперь он только подбивает каблуки, а у него еще четыре дочери, вот им Сабрина и откроет дорогу.
Я остановила маршрутку, чтобы доехать до университета. В заднем ряду сидела Сабрина. Мы обрадовались, увидев друг друга, поцеловались. Она тоже ехала в университет. Заговорили о сессии. Маршрутка снова остановилась, в нее зашла закутанная девушка и села прямо напротив. Она с гонором посмотрела на нас.
— Опять эти террористки кругом, в маршрутку нормально зайти нельзя, — сказала мне Сабрина так, чтобы закутанная тоже слышала. — Достали уже со своими мешками.
Закутанная промолчала.
— Даже страшно с такими в одном транспорте ездить, — снова начала Сабрина, ее злило то, что закутанная делала вид, будто ее не слышит. — Под этим мешком же не видно, вдруг у нее пояс. Зачем я должна в одном транспорте с террористками ехать?
— Не должна, иди пешком, — сказала закутанная.
— Я зачем должна идти пешком?! — стала кричать Сабрина. — Я же не террористка. Надоели уже! Суют свой нос в чужие дела, учат, как жить! Лучше всех себя считают!
— Это я, что ли, тебя учу? — стала быстро и тихо говорить закутанная. — Это я, что ли, зашла в маршрутку и стала кричать, что тут одни проститутки ездят?
— Ты, овца, кого назвала проституткой? — с угрозой спросила Сабрина.
— А ты кого террористкой называешь? — спокойно спросила закутанная, но все равно было видно, что она сдерживается.
— Сейчас дам с ноги, полетишь отсюда до Буйнакска, — сказала Сабрина.
— Сабрина, оставь, да, ее в покое. Пусть едет спокойно, — стала уговаривать я.
— Пусть едет, мы все равно уже выходим. На Гаджиева остановите! — крикнула она водителю. — Просто бесит, когда они заходят, все такие безгрешные, и с таким гонором на тебя смотрят, — сказала она напоследок.
Закутанная вышла за нами из маршрутки, обмерила нас взглядом с головы до ног и зашла в университет.
— Ты смотри, эта овца тоже тут учится, — сказала Сабрина. — Еще университет взорвет.
Если честно, меня они тоже достали, сами бедными овечками прикидываются, безгрешницами, а на всех других, кто их мешки на голове носить не хочет, смотрят свысока. Ты носи что хочешь, я тебе ничего не говорю. Почему ты мне должна указывать?
— Недавно соседка одна наша тоже закуталась, — начала рассказывать Сабрина, пока мы стояли на остановке, ждали Буталибову, — до этого дни рождения отмечала, вино пила, в гости ходила. Теперь, короче, пришла, учить нас жизни стала. Ты кто такая, спрашивается. Если замуж за тюбетеечника вышла, лучше всех стала?
— У нас тоже в подъезде на пятом этаже закутанная живет, — сказала я. — Тетя из-за нее спать не может.
— Другая наша соседка раньше в мини-юбках бегала, потом замуж за тюбетеечника вышла, такой верующей стала! Даже Коран с собой в мешочке носила. Клянусь, только муж ей успел развод дать, она сразу снова в мини-юбку прыгнула! А еще приходила нас учила. Достали уже.
У нас на курсе больше половины девушек делают намаз. Когда они на занятиях, они намаз пропускают, потом дома восполняют. Эта богачка Джамиля, с тех пор как ее засватали, тоже намаз делает, перед каждым снимает лак с ногтей, косметику с лица смывает. Утром, перед тем как на занятия идти, снова красит. Я не понимаю, Аллах что, ее видит, только когда она на намазе сидит, а в другое время, когда она накрашена, он ее не видит?
Недавно из-за нее такой скандал был. Она посчитала, что какой-то парень косо на нее посмотрел. Клянусь, я там была, своими глазами все видела. Вот не было такого! Он мимо по коридору проходил, остановился рядом с ней, «Ах-ах» сказал и ушел. А она такая сразу трубку достала, набрала своего жениха. Не терпелось ему показать, что на нее внимание обращают.
— Он мне сам сказал, чуть что не так, слово тебе кто-нибудь скажет, косо в твою сторону посмотрит, ты меня сразу набери, я братишек соберу, приедем, — говорила она нам.
Конечно, после таких слов, если она его на разборки не позовет, он еще подумает, что его невеста, кроме него самого, никому не нужна.
Они приехали на трех иномарках через десять минут, как будто только сидели и ждали, когда она их позовет. Вышли такие крутые, в загнутых казачках, пальцы по ветру распустили. Зашли в аудиторию как к себе домой, вытащили этого парня. Он сопротивляться стал, ему сказали, чтобы лишних движений не делал. Хорошо, он еще успел своих в трубке набрать, те тоже подъехали.
На перемене мы все выбежали на улицу, потому что они тоже не начинали, пока все смотреть не выйдут. Стрелять начали. Всю дорогу от движения перекрыли. Люди сбежались — из маршруток, с рынка, менты. Постепенно огромная толпа собралась. Замдекана тоже выбежал, на нем каракулевая шапка была, он ее снял и махал, будто своим авторитетом. Забежал в самую толпу, думал, его послушаются. Какой там! Откуда у него такой авторитет? Он тогда ментов стал туда засовывать. Ничего подобного! Они тоже не хотели, просто стояли и смотрели. И правильно делали, все знают, как высоко сидит отец этого жениха. Сейчас они его арестуют, его через пять минут по звонку выпустят, а у них уже завтра не будет работы.
Я думаю, даже если бы Джамиля в этот момент туда залезла и по нашему старому обычаю бросила между ними платок, на нее бы тоже никто смотреть не стал. Потому что все получали то, что хотели, — одни хотели показать, какие они крутые, а сама Джамиля — какая она королева, раз такая большая драка из-за нее случилась. Наконец из этой драки вышли несколько парней с разбитыми лицами, сели в машины и с пробуксовками уехали. Сказали, что они поехали еще толпу собирать в пединституте.
Честно сказать, ничего в таких драках особенного нет, они в нашем университете каждый месяц бывают. Из-за меня никто не дрался. Но с другой стороны, мне, кроме дяди Вагаба, позвонить некому. А он драться не будет — в отделении с ними разберется.
Я сказала тете, что еду сдавать последний зачет, но на самом деле я уже всю сессию сдала и приехала встретиться с Сабриной — еще неизвестно, когда мы увидимся, после того как она замуж выйдет. А Буталибова должна была передать ей свою тетрадь по латинскому, чтобы Сабрина по ней подготовилась к пересдаче.
Мы думали, в университете никого не будет, но был почти весь наш курс. Даже Оксана Одинцова сидела в коридоре, повторяла философию — Хадижат Абдуллаевна ей так и не поставила зачет.
— Девочки, жалко мне ее. Давайте все скинемся ей на зачет, чтоб не мучалась, — сказала Джамиля,
