стакану, взял его в руки, но тут же отставил. – И я не смог ей помочь!
«Нет, не захотел, – мысленно не согласился с ним Алекс. – Ты мог все замять. Не взамен, просто так. Потому что любил. Но ты не любил, а хотел ею обладать. Это разные вещи...»
– С Егором мы с тех пор не общались. Вернее, когда он узнал, что Эллину осудили, он ворвался ко мне в дом и так меня избил, что я угодил в больницу. И это при том, что я был гораздо сильнее его. Но тут я ничего не мог сделать, в твоего отца будто бес вселился...
– Ты не стал заявлять на него?
– Нет, Саня, не стал. Я чувствовал свою вину и знал, что получил по заслугам.
– Что было потом?
– Шли годы. После смерти Сталина репрессированных стали реабилитировать. Эллина не была исключением, но вернулась в Москву она только в 1963-м.
– И ты, как только узнал об этом, сразу пошел к ней?
– Не пошел – побежал! И хоть она растеряла за годы заключения всю свою красоту, я восхищался ею по-прежнему. И по-прежнему ее желал! А вот она своего отношения ко мне не изменила. Была все так же холодна. Хотя, надо сказать, что и с остальными людьми она вела себя в точности так же. Единственные, с кем она общалась более-менее душевно, так это со своими тремя «вассалами». Но и они удостаивались ее милости нечасто. Эллина не просто замкнулась в себе, она стала абсолютно другой. Если раньше это была кокетливая женщина, всегда безупречно выглядевшая, главной целью которой было обаять как можно больше мужчин, то теперь она не задумывалась над своим видом. Ей было плевать на седину, на морщины, на вышедшую из моды одежду и даже на свои руки, превратившиеся за годы заключения в грубые, мозолистые лопаты. Эллина не пыталась кого-то очаровать и давно очарованных ею (я имею в виду нас четверых) держала на расстоянии, не собираясь, как раньше, пользоваться ими.
– Но вы не теряли надежды?
– Нет. И каждый из нас нет-нет да и являлся к Эллине с предложением. Но если Коте, Андрону и Боре она мягко отказывала, то со мной вообще не желала говорить. Просто указывала на дверь, и все. Но я не привык отступать. Поэтому осаждал ее многие годы. Супруга моя от этого ужасно страдала. Она знала о моей пагубной страсти и все ждала, когда я успокоюсь. Она думала, что у нас роман, и даже ходила к Эллине, но та сказала жене, что она скорее даст себе руку отрубить, чем станет моей. Этим она Сережину маму не успокоила, а сделала ей еще больнее. Жена любила меня очень сильно, и тот факт, что я все годы грежу о другой, медленно ее убивал. В итоге ее сердце износилось очень рано, и она умерла молодой.
Алекс плохо помнил приемную мать. Кажется, она была блондинкой с ясными голубыми глазами. Тихой, ласковой, приветливой и очень спокойной. Кто бы мог подумать, что в ее душе бушуют такие страсти?
– В 1971 году я предпринял последнюю попытку добиться Эллины, – продолжал батя. – Я переселился в коммуналку и стал мозолить Графине глаза. Я думал взять ее измором, хотя в глубине души понимал – ничего не выйдет. И тогда от отчаяния я... – Старик стал дышать как-то прерывисто, и Алекс, испугавшись за его самочувствие, поспешил перебить его:
– Бать, может, хватит, а? Закончим исповедь на этом?..
– Нет, уж коль я начал... Я закончу. И ничего не утаю, пусть мне и стыдно это вспоминать... – Он шумно выдохнул. – В общем, я добился ее силой!
– То есть?..
– Я изнасиловал Эллину.
– Господи боже!
– Да, да, сынок, я это сделал... Скрутил ей руки, повалил на кровать, сорвал платье... Она сначала сопротивлялась, а потом замерла и лежала подо мной, как мертвая. Когда я закончил свое постыдное дело, Эллина пренебрежительно рассмеялась и бросила мне в лицо: «Даже так я не стала твоей! И не стану никогда!» Я согласился с ней. И больше не тревожил ее и не тешил себя надеждой. На следующий день я уехал в командировку, а по возвращении вернулся в свою квартиру.
– То есть с отцом моим ты так и не встретился?
– Нет, Саня, меня тогда не было в Москве.
– А что с портфелем? Зачем он тебе понадобился?
– Это прозвучит странно, но я вдруг испугался за последствия своего поступка. Я имею в виду насилие над Эллиной. Когда Андромедыч сказал, что нашел в прихожей чужой портфель, мне вдруг подумалось, что тогда в квартире, кроме нас с Графиней, мог быть кто-то еще и этот кто-то теперь знает, какой я подонок. Я забрал портфель, чтобы проверить его содержимое и понять, кто мог его оставить.
– И что же, узнал?
– Портфель был пуст. Вернее, там лежала газета «Советский спорт», датированная 28 мая. А так как насилие над Эллиной я совершил за день до этого, я успокоился и выкинул портфель на помойку.
– Ясно, – сказал Алекс. – Непонятно одно – почему ты меня усыновил?
– О том, что твой отец пропал без вести, я узнал из наших сводок. Долгое время я думал, что он найдется, ибо Егор был из породы тех людей, которые всегда выходят сухими из воды. Но прошел месяц, другой, он все значился в сводках. Тогда я поднял его досье и узнал, что у Егора, оказывается, есть сын. И так мне стало любопытно посмотреть на отпрыска Малыша, что я не поленился поехать в детдом. Честно тебе скажу, я ожидал увидеть совсем другого мальчика...
– Стройного, красивого и боевого? – хмыкнул Алекс.
– Избалованного, наглого, надменного. – Дубцов виновато посмотрел на него. – Ты прости, что я так говорю о твоем отце, но Егор бывал и таким. Он человек-противоречие. Чаще ангел, иногда бес. Сложный, непредсказуемый. За это, наверное, его женщины и любили... – Батя протянул морщинистую руку к крепкой, широкой ладони Алекса и сжал ее. – Ты же был прямой его противоположностью. Душа нараспашку. Открытый, бесхитростный. А какой добрый! Ты бы не выжил в том мире, куда попал. Я не мог оставить тебя в детском доме. Поэтому усыновил. Так я искупал вину перед Егором, а еще... Помогал мальчику, к которому проникся симпатией с первого взгляда... – Старик накрыл ладонь Алекса второй рукой. – Я люблю тебя, сын. Очень люблю. Наверное, поэтому все тебе сейчас и рассказал...
– И я люблю тебя, батя, – ответил ему Алекс. То многое, что он сейчас узнал, не поколебало его отношения к старику, лишь дало пищу для размышлений. – И я рад, что ты все мне рассказал.
– Я знал, что ты поймешь, – беззубо улыбнулся тот – Дубцов собирался спать и вынул протезы. – Но об одном прошу... Не говори Сереже. Не нужно, чтоб он знал...
– Не скажу, – заверил его Алекс. Затем, поцеловав Михаила Степановича в холодный лоб, сказал: – Спокойной ночи, батя. – Он собрался уйти, но тут вспомнил о Лариной просьбе: – А у меня ведь к тебе дельце есть...
– Слушаю тебя.
– С «Пуаро» ты никогда не сотрудничал?
– Опять «Пуаро», – нахмурился старик. – Я, кажется, от Ларисы уже слышал это название?
– Да. Ей нужно получить кое-какую информацию у детективов, работающих в нем. Естественно, она конфиденциальная и...
– Все понятно, – прервал его Михаил Степанович. – Я лично с «Пуаро» не сотрудничал и, честно признаться, впервые слышу об этом агентстве, но, если надо, подсуечусь и выведу тебя на его владельца.
– Надо, батя.
– Могу узнать – зачем?
– Эллина Берг пользовалась его услугами. Когда я посвящал вас в детали Ларисиного расследования, не упомянул об агентстве, решив, что это к делу отношения не имеет, но теперь сомневаюсь...
– Странно, – протянул батя. – Зачем Эллине понадобилось нанимать детективов? Не понимаю...
– Вот это и хотелось бы узнать.
– Узнаем, – решительно сказал Михаил Степанович. – А теперь, как говорили в одном известном фильме, – «по матрешкам».
Алекс хотел помочь отцу добраться до спальни, но тот сказал, что еще посидит. Данченко покинул кухню и, проходя мимо ванной, прислушался, раздается ли шум воды. Душ был выключен, значит, Лариса уже помылась. Алекс вошел в гостиную. Он ожидал застать Ларису за просмотром какой-нибудь телевизионной программы, но она полулежала на диване с закрытыми глазами. Мокрые волосы трогательно
