команда ловцов отойдёт подальше от барака, выскользнула во двор.
Тут, конечно, я рисковала. Солнце светит, всё на виду, тени уже не такие, чтобы надёжно укрыться. И пускай ни капли я не похожа на высокородную госпожу, но каждый, завидев меня, тут же и задумается — откуда тут бабка незнакомая? Тут и знакомых-то бабок, скорее всего, не водится…
Наверное, я невольно позаимствовала кусочек везения господина Алана. Точнее сказать, бывшего его везения… В общем, перебегала я от стеночки к деревцу, от поленницы к коновязи. Моё счастье, собак тут не держат, не то что в Хиуссе. Не успела бы я с собаками подружиться…
Вот и главный дом — как их в Меннаре называют, терем. Да, точно по-меннарски выстроен. Тем лучше — бывала я в меннарском краю, знаю, как внутри эти терема устроены. Авось, и тут разберусь.
В полутёмных сенях было безлюдно, и я позволила себе малость отдышаться, а заодно и «средство» снять да на рукоять укрепить. Едва успела — мимо меня кто-то пробежал во внутренние покои. С докладом, небось, что не нашли беглянку внутри.
И точно. Прокравшись из сеней по узкому коридорчику, я обнаружила лестницу, ведущую наверх. Обычно ведь как — внизу слуги, вверху господа. Наверняка благородный волк Худгару там обретается.
Пробежала я по лестнице, выскочила на галерею, поверху дом опоясывающую. А от галереи коридорчики расходятся. И который же? Забреду не туда, поднимется шум — и ничего хорошего.
Кто-то снизу ощутимо дернул за край дерюжного мешка, моей одёжки нищенской. Так и есть, поганец Гхири. Не послушался приказа, не остался в бараке сидеть. Уж я ему разнос устрою… потом, разумеется.
А ящерок на задние лапки присел, вытянулся, поглядел на меня со значением — и во второй коридорчик устремился. Доверилась я ему, пошла следом — и не напрасно.
Из-за дальней двери голоса слышались. Тут у них дерева много, циновок или тканей в дверном проёме не вешают. Солидная дверь, такую изнутри хорошим засовом заложи — и разогнавшийся бык не вышибет.
— Да как сквозь землю! — кипятился за дверью кто-то, судя по голосу, юный да прыщавый. — Всё облазили, всю усадьбу, а ни на медяшку толку. Никаких следов. И Лумарги только и знает, что башкой трясти да плакаться, как заколдовала она его.
Ребята думают, что и впрямь то ведьма была. А коли ведьма, то и через стену пройдёт как сквозь воду, и птицей обернётся, улетит, да ещё и дерьмецо своё на прощание какнет.
— Непохожа она была на ведьму, брат, — раздался мрачный голос Худгару. — Что я, ведьм не видал? Ведьма — она какая? Или старая, седая, скрюченная вся собой, или такая спелая красотища, что и у евнуха встанет… А эта… Соплячка высокородная… Я думал было её попользовать, да расхотелось. Старовата и жирна.
Не, брат, думаю, тут иначе малость. Она, понятно, не ведьма никакая, но есть у неё и впрямь амулет колдовской. Им она и Лумарги зачаровала, и охрану ворот. Те сами её и выпустили, а после забыли, — такое, значит, волшебство. Или боятся признаваться.
— Что ж она пешком утопала, коня никакого не свела? Неужто такая дура?
— Может, и дура, — невидимо ухмыльнулся Худгару. — Большого ума я тогда в ней не приметил. Ну да поглядим. Если и разъезды ни с чем вернутся, значит, не дура…
А ты ступай пока, брат, возьми дюжину и сам на ноллагарскую дорогу езжай. Не доверяю я что-то старому Тиамагги. Совсем нюх потерял, только заслугами своими былыми и может хвастаться…
— Сделаю, брат.
И куда мне деться? Сейчас дверь откроется, этот самый братец меня увидит. Стать бы невидимкой, да как?
Метнулась я к дверям на правой стороне коридора. Одну подёргала, другую — без толку. Изнутри заложены. Значит, внутри кто живой? А не значит. В этих меннарских теремах как в лабиринте — и внешние коридоры есть, и внутренние, и переплетаются они порой. Каждая комнаты по два, а то и по три выхода имеет.
К богам, что ли, воззвать? К богам, нами же, червяками земными, и придуманным?
Или к этому Истинному Богу, которому поклоняется Алан? Который где-то там, высоко, судит людские дела. Высоко-высоко… дальше, чем звёздные птицы…
Невольно взглянула я вверх — и поняла, что вполне без Бога Истинного обойдусь.
Потолок-то высокий, не потолок, считай, а сама крыша. И вот они, балки поперечные, не удосужились их досками обшить.
Высоко, однако. Два моих роста, если не боле будет. Ну куда я гожусь? Невидимкой стать не могу, боги за меня не вступятся, летать не умею.
А вот это колечко зачем? А сюда факел крепится. Сейчас-то не надо, солнечные лучи из узких окошек бьют. Высоко оно вбито, кольцо стенное. Но коли нужда заставляет…
Сунула я клинок за пазуху, примерилась, подпрыгнула — не столько даже не сорваться боясь, а нашуметь. Однако ж достала, ухватилась, подтянулась. Есть ещё силёнка в руках. Вернее сказать, в корне чёрной луники. Так… левую ногу в эту вон выемку между брёвнами, правой о кольцо опираться, а руками… А руками я до ближайшей перекладины дотянулась, вдохнула воздуха — и всю себя наверх и вытянула, на перекладину. Теперь если прицельно вверх не глядеть — не заметишь нипочём.
Он и не глядел. Вышел из комнаты, стройный да ладный. Пожалуй, всего парой лет постарше моего Гармая будет… Моего… Это ж совсем, значит, у меня мозги размякли… Пожалуй, и впрямь брат Худгару. Дюжиной лет помладше… Наследник, видать.
А пришлось бы его рубить сейчас, не догадайся я вверх глянуть. Морозом меня от этой мысли обдало, хотя давно уж не бывала я в морозных землях, уже и слово такое подзабыла.
Дождавшись, когда братец уберётся подальше, я осторожно спустилась. Вниз ненамного легче, проще простого с грохотом сверзиться.
Что ж, дело моё почти сделано. Больной готов к операции, и готов лекарь, и готов лекарский инструмент…
Он сидел за ладно сколоченным столиком, и лежала перед ним — вот уж чего не ждала! — большая книга, сшитая из ломких листов пальмовой бумаги. Окунал он воронье перо в горшочек с чернилами и деловито писал. Прямо как я после очередного посетителя…
— Ну, здравствуй, Худгару, — голосом «тени лавины» произнесла я, загораживая собою дверной проём. Комната небольшая, это нехорошо, особо с клинком не поскачешь, за стены зацепишь. И ещё одна дверь имеется, как раз за его спиной. А это ещё хуже.
— Кто такая? — приподнимаясь над столом, рявкнул он.
— Смерть твоя, — некогда мне было с ним разговоры разговаривать и шутки шутить.
Быстрее сделать дело — и немедленно домой.
Худгару тоже неглуп оказался. Не стал языком чесать, не стал подмогу звать.
Одним толчком опрокинул стол, полетела на пол книга, полились густо-синие чернила. Я едва увернулась, не то бы край стола как раз мне по ступне и заехал.
Миг — и солнце блеснуло на коротком, с полтора локтя мече, который сам собою оказался у него в руке. Серьёзный меч, во Внутреннем Доме сработан. Ну да и «средство» моё не хуже будет.
Время, как всегда в схватке бывает, растянулось точно змеиная кожа. Все чувства мои обострились, мышцы переполнились силой и жаждой действия, глаза подмечали малейшее движение вражьего меча. Не люблю я корень чёрной луники жевать, пристраститься можно и жизнь свои дурочкой окончить, слюни пуская. Это, пожалуй, пятый раз в жизни будет, когда я на корешок положилась. Но как иначе? Худгару — боец отменный, иначе бы и предводителем разбойным не стал. А я — старая бабка, и спина у меня болит, и сердце тянет. И хоть учил меня наставник сабельному бою, а нечасто его науку применять приходилось. Откуда опыту взяться?
Некоторое время мы кружились возле опрокинутого стола, при том я тщательно следила, чтобы не отойти далеко от двери, не дать ему выскользнуть. Странное дело, Худгару даже и не пытался проникнуть к внутренней двери.
Моя сабля была на пядь, если не больше, длиннее его меча, и это давало мне преимущества. Однако ловок душегуб был до чрезвычайности, мне только и удалось, что зацепить его левую руку. Смешная царапина, толку от неё чуть.
