— Ну и что?
— Видимо, ты не прочухался. Вы меня поняли, мистер Гарроуэй?
— Ну! Не дозвонишься — и все, сиди.
— Вот именно. Сейчас август, люди отдыхают, кто где. Вернутся не очень скоро. Просто не знаю… да не лай ты!
— Прости. Я вспомнил о дяде Кларенсе. Типтон заметил, что это очень трогательно
— Нет, он здесь, в Нью-Йорке. В отеле «Плаца». Приехал на свадьбу тети Констанс. Она выходит за такого Скунмейкера.
— И верно! — обрадовался Типтон. — Я видел в газетах. Он точно в «Плаце»?
— Точно. Тетя Гермиона пишет, чтобы я к нему зашел.
— А можно его будить в такое время?
— Конечно, ведь дело срочное. Ты ему объясни, как это важно, он не сразу поймет. Сам знаешь, какой он осел.
Действительно, девятый граф Эмсвортский, мечтательный и кроткий пэр, не принадлежал к числу блестящих умов. Сам образ жизни предрасполагал его к медлительности разума. Когда он не был в Америке, на свадьбе у сестер, он бродил по своим угодьям, размышляя о премированной свинье. Зайдя в замок, он оседал в библиотеке, читая книги о свиньях, чаще всего — монументальный труд Огастеса Уиппла (издательство «Попгуд и Грули», 39 шиллингов)
Типтон немного поостыл. Словно Гамлет, он предался колебаниям, задумчиво кусая губу.
— А вдруг он ушел в гости?
— Будет такой старый хрыч ходить ночью по гостям!
— Кто его знает..
— Дядя Галахад — пожалуйста, а дядя Кларенс…
— Не скажи. У нас в Нью-Йорке самые чинные британцы срывались Видимо, воздух. Что б вы посоветовали, мистер Гарроуэй?
Полицейский сжал рукой подбородок, напоминающий хороший таран, потом — почесал, производя довольно громкий скрежет.
— Значит, так. Хотите проверить, есть он или нету?
— Вот именно.
— Давайте я позвоню. Ответит — есть, вешаю трубку, а вы опять набираете.
Типтон смотрел на него с почтением. Даниил, иначе не скажешь, думал он. Если таков умственный уровень полицейских, вполне понятно, почему их так ценят.
— Спасибо, — сказал он, — вы просто мудрец какой-то. Передайте жене, чтобы сослалась на меня, ей все предоставят, от самого лучшего масла до бульона с вермишелью.
— Спасибо и вам, сэр. Она просто лопнет от радости. Значит, «Плаца», мистер Кларенс?
— Эмсворт.
— Простите, спутал.
И еще «лорд». Он граф. Ух, из этих?! Ладно, иду.
Полицейский поспешно вышел; Типтон зачарованно глядел ему вслед.
— Нет, какую чушь говорят! — возмутился он. — Жестокое обращение! Если уж это им жестоко… В жизни не видел такого хорошего человека.
— Именно, именно.
— Как там? Млеко незлобивости…
— Золотые слова.
— Очень может быть, что он — из скаутов.
— Вполне вероятно.
— Вот и суди по внешности. Что он, виноват?
— Ни в коей мере.
— В конце концов, что такое красота?
— Сердце, вот что главное.
— Именно, именно.
— А у него оно — во-от такое. Прямо стадион. А, Гарроуэй! Ну, как там?
— Он дома.
— Ура, ура, ура! Нет, мало — ура-а-а! Какой он?
— Вроде бы спал.
— Нет, в каком настроении? Не сердится? Можно к нему лезть?
— Ну!
— Тогда — к телефону!
Голова еще не унялась, но сердце пело от радости. Он не знал, что его поступки породят печаль и тревогу, особенно — у четы Уэджей; он не был прозорливым.
Глава 2
Замок, о котором мы упоминали в первой главе, расположен в графстве Шропшир, на южных откосах Бландингской долины. Возник он в середине XV века, когда английские лорды не знали, в какой день и час кто-нибудь начнет осаду, а потому укрепляли, как могли, свои семейные гнезда. Серый, тяжелый, величавый, со множеством бойниц и башен, замок ласкал глаз. Типтон Плимсол, не очень склонный к поэзии, и тот впал в лирику, завидев его, и воскликнул «Однако!». Журналы публикуют фотографии замка, парка, сада, тисовой аллеи и прочих достопримечательностей. Иногда в объектив попадает и Кларенс, девятый граф Эмсвортский, похожий на представителя слабоумной семьи, поскольку он небрежен в одежде, а перед камерой открывает рот.
Через несколько дней после того, как Типтон Плимсол и Уилфрид Олсоп угодили в лапы закона, красоту старого замка усугубила весомая прелесть Биджа. Дворецкий стоял у парадного входа, глядя на груженный багажом автомобиль и поджидая хозяев. Высокородный Галахад и его племянница Вероника ехали в Лондон, встречать графа.
Как многие его коллеги, Себастьян Бидж был корпулентен. Юлий Цезарь, любивший окружать себя толстыми людьми, его бы приметил. Никто бы не подумал, что лет сорок назад он выиграл велосипедные гонки, а на этой самой неделе обошел в метании дротиков таких мастеров, как Робинсон-младший, владевший местным такси, и аптекарь Булстрод.
Вскоре по ступенькам спустился юркий, проворный человек лет пятидесяти с лишним — Галахад Трипвуд, недооцененный сестрами, высоко ценимый всем сообществом слуг.
Из семейства, возглавляемого графом, прославился только он. Да, граф получил первую премию за тыкву, а его свинья Императрица побеждала три года подряд; но нельзя сказать, что сам он играл особую роль в общественной жизни. Другое дело — Галли. Сейчас он в той, в иной ли мере был, скажем так, в отставке, но еще недавно блистал и сверкал на лондонском небосклоне. Мир сцены, бегов и ресторанов по праву гордился им. Букмекеры, мошенники, продавцы рыбного студня затруднились бы сказать вам, кто такой Эйнштейн, но Галахада знали прекрасно.
С Биджем он поздоровался в высшей степени сердечно. Они понимали и почитали друг друга с нежного возраста, лет с сорока.
— Привет, Бидж. Какое утро!
— Превосходное, сэр.
Галли остро взглянул на него. Нижний подбородок подрагивал, лицо налилось лиловой краской.
— В чем дело? — осведомился он. — Вы чуть не плачете. Дворецкий скрыл бы свою печаль от кого угодно, кроме
