только в нашей. Мой совет тебе – до получения результатов повторных анализов никому ничего не говори! Не переутомляйся, не нервничай, хлопочи поменьше. Хорошо?
Они не заметили, как проговорили до утра, всю короткую июньскую ночь. Юлия вышла за ворота клиники, когда уже сияло солнце. Было семь часов утра. Она села за руль своего синего джипа и подумала, что скоро вполне может потерять способность управлять машиной, да и просто ходить, видеть, слышать, соображать... Она, Юлия Земцова, будет инвалидом, а может быть, умрет в больнице – одна, в страшных мучениях, презираемая своей семьей. «Ты справедлив и милостив, господи, – подумала она. – Я не должна была этого делать. За грехи я получила наказание. Это моя вина, господи, моя... Но почему наказана только я?! А Алексей?»
Была суббота. Ранние дачники на стареньких и новеньких автомобилях уже устремились к своим огородам. По центральным улицам одна за другой медленно шли поливальные машины. На тротуарах взмахивали метлами московские дворники.
Юлия замечала все это, почти не осознавая. Горе придавило ее тяжелой, неподъемной плитой. Она не помнила, как приехала в Чиверево. Ксюша и мать еще спали. Юлия поставила машину около дома, чтобы не шуметь, и поднялась в свою комнату. Сна не было ни в одном глазу. Она быстро разделась, встала под душ, взяла самую жесткую мочалку и растерлась до красноты. Она понимала, что этот ужас не смыть, не оттереть – даже вместе с кожей не содрать эту заразу. Она внутри, в ее крови, в самом основании ее клеток. Никакой самый душистый гель не сделает ее чистой, прежней... Ей было жалко себя и страшно, и не было даже слабой веры в ошибку лаборантов. Она просто отупела от ужаса.
В понедельник она сдала повторные анализы и замерла, затаилась, делая только самое необходимое. Большую часть времени, насколько это было возможно, она проводила в одиночестве, копаясь в земле на участке, гуляя в лесу или просто лежа в кровати и тупо переключая телевизионные программы пультом. Юлия думала о своей жизни, о возможных ее вариантах, обо всем, не случившемся с ней. В молодости она была талантливым человеком и могла бы действительно сделать карьеру. Она умела и любила учиться, узнавать новое, совершенствовать старое, но предпочла карьеру жены и матери, о чем раньше никогда не жалела. Но теперь...
Она безумно любила своих детей. Теперь они неудачники – по крайней мере, с ее точки зрения. Она преданно любила своего мужа – теперь он не может смотреть на нее без раздражения. Что случилось? Дело в ней или в окружающем мире? Единственный раз она пережила сомнительное приключение – и вот результат. Причем чудовищный, невероятный. Миллионы людей во всем мире изменяли и изменяют своим мужьям и женам, и лишь ничтожно малая доля прелюбодеев так жестоко наказана. И она оказалась среди этой малой доли.
Да, жизнь сыграла с ней злую шутку. Ей есть о чем задуматься. Последний год она работала не покладая рук. Но теперь она знает одно: не может более тратить силы и время, которых у нее осталось так мало, на других людей, которые, похоже, паразитируют на ее доброте и энергии.
Она приехала к доктору Гене через пятнадцать дней. Он уже договорился о консультации у специалистов в знаменитой больнице на Соколиной Горе. Геннадий Егоров оказался настоящим другом. По ее просьбе он позвонил Алексею и поставил в известность о ее диагнозе. Тот немедленно примчался на проверку, на анализы, привез с собой Светлану. Проверили детей, первоначально не объясняя им причины столь пристального внимания к их здоровью. Все в семье, кроме Юлии, оказались здоровы. Это было уже счастье. Ее личное, маленькое счастье, тайный подарок судьбы.
Горе настолько подкосило ее, что она перестала думать о том, как отнесутся к ее болезни члены семьи. Мужу, хоть и бывшему, сказать она была обязана, детям и всем прочим – как сочтет нужным. Так сказал доктор Гена, и Юлия считала, что он прав... Но ей и не пришлось ничего говорить самой. Все разгласил Алексей. Он сообщил о ее диагнозе, даже с некоторым злорадством, забывая о приличиях, всем членам семьи – детям, ее матери, дальним и близким родственникам, затем друзьям и своим коллегам... Последнее время он и без того произносил много речей, обвиняющих ее во всех смертных грехах. Но тут начался просто настоящий праздник на его улице.
– А я так и думал, что этим закончится! – вещал он с видом оскорбленной добродетели громовым голосом на весь дом, примчавшись вечером в пятницу в Чиверево. – Вот кем оказалась ваша мать! Теперь у всех наконец раскроются глаза – все узнают, что она такое! Тихоня! Интеллигентка! Ее все любят, все ею восхищаются – она такая умная, такая работящая, у нее такой ум, такой стиль, такой вкус... Вот вам всем – получайте! Эту болезнь цепляют только наркоманы и уличные девки – она показала, на что способна!
Юлии было уже безразлично его мнение, но все-таки он сумел сделать ей еще больнее. Когда он начал с порога свою гневную, обличительную речь, она повернулась и ушла к себе наверх. Она собиралась обсудить с ним дальнейшие планы их разъезда, раздела имущества и в конце концов развода, необходимость в котором стала уже насущной. Но как можно разговаривать с человеком, который так откровенно радуется ее беде?! На это у нее не было сил.
Днем она решила уехать ночевать в Москву. Юлия давно продумала этот шаг. Упаковала и взяла с собой документы, деньги, драгоценности и немногое из одежды, что пригодится ей в ближайшие дни. Получилось всего два чемодана. Предупредила, что, может быть, заедет за вещами в их московскую квартиру через несколько дней. Дети отчужденно молчали. Мария Михайловна не вышла из своей комнаты. Алексей, сидя в гостиной, уставился в громко орущий телевизор и даже не повернулся в ее сторону, когда она спускалась к выходу. И только Павел молча помог ей загрузить чемоданы в машину.
Юлия сняла номер в гостинице «Украина» и позвонила оттуда Рудакам. Федор был дома один и сразу примчался на ее зов. Ей очень, очень нужно было поговорить с кем-нибудь из своих старых друзей.
– Юлька, дорогая, скажи, ради бога, что случилось? Твой муж всем знакомым такое несет... – начал он уже с порога. И, увидев ее изможденное лицо, похудевшую фигуру, мгновенно осознав, что это правда, неуверенно остановился в дверях.
– Да проходи, проходи, – с трудом улыбнулась ему Юлия. – У меня не чума, не проказа, я не заразная на расстоянии. Садись, только угощать тебя ничем не буду. А то умрешь от подозрений.
– Да ладно, я не впечатлительный. Зараза к заразе не липнет.
– К заразе не липнет, а ко мне прилипла. Вот такие, Федор, дела.
– Так это правда? Неужели, Юля? Ну если так, то скажи, какие прогнозы? Чем я могу тебе помочь? Деньги у тебя есть? Клиника? Санаторий?
– Да это все организуем. Уже помогают. Про деньги сейчас не знаю – вроде пока есть, – вяло сообщила она.
– Ну так чем все же я могу тебе помочь? Просто так, потрепаться, ты бы меня не вызвала, а нашла бы кого-нибудь помоложе и побогаче.
– Да ладно тебе шутить, время шуток для нас прошло. Мне, Федя, нужен хороший адвокат по гражданским делам. Лучше – мужеского пола. Решительный и не из пугливых. Да, и чтобы не болтал лишнего, работал быстро. Времени у меня мало.
– Хорошо, найдем. Знаю одного человека. Работает быстро, четко, дело знает, но берет дорого. Оплата почасовая. Я с ним переговорю и тебе сообщу. Где ты планируешь теперь жить?
– Этого не знаю, но сотовый всегда со мной. Звони в любое время... – Она немного поколебалась, прежде чем задать еще один вопрос, но в конце концов решила, что хуже от ответа на него ей уже не будет. – В офисе Алексей поделился своим везением со всеми, так я понимаю?
– Ну, в офисе мы с ним на разных уровнях, а вот в бане – да, поделился. Вы бы все равно развелись, Юля. Его страшно заносит последнее время, я не говорил тебе раньше просто потому, что не хотел тебя расстраивать. Он уже давно строит планы развода. Хотел нанять мужика, который сыграл бы роль твоего любовника, он бы вас застукал, устроил показательный развод... и тому подобная дурь. А тут – ты сама ему поднесла такой подарок, можно сказать. – И Федор замотал головой. Его обычно веселое лицо было грустным. – Он теперь в глазах общественности – страдалец, жертва коварного обмана, он тебя боготворил все двадцать лет, а ты... Его никто раньше не понимал, дамская часть резко не одобряла его интрижку со Светкой. Она же девка ранняя, да наглая. А теперь он – герой, у него такое оправдание... Весь наш женский персонал в себя прийти не может. Да и я, честно говоря, тоже.
– Ну, я вижу, ты завидуешь его славе.
– Господи, и как тебя только угораздило?.. Прости, конечно, – сообразив, что именно он спрашивает, Федор смутился, но выражение его глаз так и осталось болезненно-любопытным.
