однако когда налицо явные признаки апоплексического удара…
Мистер Лльюэлин положил трубку и бессильно откинулся на спинку стула. Он хрипло дышал.
— Твой Реджи звонил!
— Слава тебе Господи!
— Черта с два, — уточнил мистер Лльюэлин. У него заплетался язык. — Знаешь, что он учудил?
— Что-нибудь гениальное?
Лльюэлина затрясло. Сигара, которая до той поры висела, прилепившись к кончику нижней губы, свалилась ему на колени.
— Гениальное! Ну да, гениальнее некуда. По его словам, он долго ломал голову, как бы ему похитрее пронести ожерелье, и наконец додумался запихнуть его в плюшевого Микки Мауса, который принадлежит этому Бодкину. Теперь ожерелье у Бодкина!
Глава XXIII
Ярость, клокотавшая в нутре Гертруды возле таможенных постов, продолжала бушевать вовсю, когда она добралась до «Пьяццы», заказала номер, поднялась к себе в комнату и сняла шляпку. Ее, мирную по натуре, могли вывести из себя только продажные и предвзятые хоккейные судьи, когда те заявляли, что она была вне игры, когда ее там и в помине не было. Но даже у самой кроткой девушки повалит огонь из ноздрей, если ее изводить так, как сейчас.
Нахальство Монтегю Бодкина, который после всего случившегося спокойно всучил ей Микки Мауса и удрал, прежде чем она в знак презрения запулила в него прекрасной мышью, причиняло ей чуть ли не физическую муку. Она взяла из рук коридорного стакан с холодной водой, но мысли ее были далеки от холодной воды. Еще прежде она успела выяснить у дежурного, в каком номере остановился Монти, и теперь твердила про себя, что как только этот малыш в униформе куда-нибудь сгинет, она спустится по лестнице — номер Монти был всего этажом ниже — и вручит ему Микки по всей форме. Вкладывая того в руки Монти, она намеревалась пронзить его красноречивым взглядом, вполне достаточным, чтобы поставить на место и довести до неразвитого сознания, каков его статус в глазах Г. Баттервик, члена английской женской сборной по хоккею.
Итак, как только коридорный скрылся вдали, она взяла Микки Мауса и отправилась к Монти. В настоящий момент она стучала в дверь, которая, как ей сказали, ведет в его номер.
За дверью послышался звук шагов, и ее сердце учащенно забилось. Гертруда набралась мужества — и, как только дверь отворилась, очутилась лицом к лицу с Фуксией Флокс.
— Привет, — сказала Фуксия, проявляя верх дружелюбия, словно только ее и ждала. — Заходи.
В этих словах было столько убедительности, свидетельствующей о силе характера, что Гертруда покорно прошла внутрь.
— Присаживайся.
Гертруда опустилась на стул. Говорить она по-прежнему не могла. Хотя Монти значил для нее не больше, чем ноль без палочки, у нее было такое ощущение, будто тлеющий внутри огонь разгорелся испепеляющим пламенем. Ее отнюдь не удивило, что по апартаментам Монти вольно разгуливает эта особа, ведущая себя здесь точно хозяйка. Наблюдение лишь подтвердило имевшиеся ранее подозрения. Но сердце разрывалось. Она вцепилась в Микки Мауса и погрузилась в скорбь.
— Бодкина нет, — сказала Фуксия. — Он у Айки Лльюэлина по поводу контракта для Амброза. Вот праздник-то будет, когда вернется и застанет тебя. У меня самой на душе праздник, если ты не возражаешь, что я так говорю. Братец Бодкин, конечно, не из моего близкого круга, но парень он что надо, и, кроме всего прочего, Реджи говорит, он весь извелся после твоей отставки. Словом, я страшно рада, что ты хорошенько все обдумала и решила простить жестокие слова. Черт возьми, — голос у Фуксии потеплел, — ну какой смысл ссориться с любимым? Я раньше тоже ссорилась с Амброзом, но теперь — ни за какие коврижки. Излечилась. Порой это забавно, но, в общем, не стоит того. Когда вдруг оказываешься на волоске от потери обожаемого предмета, начинаешь соображать, что к чему. Точно тебе говорю, клянусь бородой Сэма Голдвина.[87] Ведь еще час назад казалось, у нас с Амброзом нет ни малейшего шанса обзавестись собственным домом, хоть волком вой. Теперь, когда я вспоминаю, как подло я с ним иногда вела себя, мне становится жутко стыдно. Тебя, наверное, тоже мучают угрызения совести. — Голос ее пресекся, а в глазах загорелись огоньки. — Послушай, надеюсь, ты не думаешь избавиться от Микки? Гертруда, наконец, обрела дар речи.
— Я пришла, чтобы его вернуть.
— Бодкину? — Фуксия понимающе кивнула. — По-моему, пустой номер. Он этого не допустит. Во всяком случае, так было прежде. Полагаю, он тебе рассказал о том, как я стянула этого Мауса?
Гертруда вытаращила глаза. Она слушала вполуха, но последние слова задели ее за живое.
— Что?
— Ну да, стянула. Ты что — не в курсе? Потом Амброз заставил вернуть.
— Что?
— Ну, не то чтобы «стянула», на самом деле все было вот как: Пизмарч, это стюард, вручил мне Микки Мауса, подумав, что он мой, я и ухватилась за эту возможность. Заявила Бодкину, что до тех пор, пока он не вытребует у Айки местечко для Амброза, я буду морочить тебе голову, притворяясь, что это его подарок. Гадкая шутка, верно? Теперь-то мне и самой это ясно, но тогда мне представлялось, что затея — высший класс. Только когда Амброз отчитал меня, как отец-пилигрим, до меня наконец дошло, какой я была негодницей.
Гертруда поперхнулась. Вверх и вниз по спине ее поползли странные мурашки — сказывалось действие совокупности аргументов. «В третий раз говорю, — возглашал Предводитель в «Охоте на Снарка».[88] — То, что трижды сказал, то и есть», и вот она уже трижды слышала одну и ту же историю. Сначала в исполнении Реджи, затем Амброза. А теперь свои показания присовокупила Фуксия Флокс.
— Значит, это правда?
— Что, правда? — удивилась Фуксия.
— Ну, то, что мне все говорили… Реджи… Амброз.
— Насчет Реджи судить не берусь, — сказала Фуксия, — но за моего Амми ручаюсь головой, что бы он тебе ни понарассказывал. А почему ты спрашиваешь, правда это или нет? Ты что, не знала?
— Я не верила.
— Ты просто феноменальная дурочка, прости за выражение. Я-то, честно говоря, увидев, как ты скребешься под дверью, вообразила себе, что ты прозрела и явилась к братцу Бодкину заключать мировую. Уж не хочешь ли ты сказать, что собиралась устроить здесь второй раунд?
— Я пришла отдать Микки.
— В знак того, что все кончено?
— Да, — еле слышно прошептала Гертруда. Потрясенная, Фуксия вздохнула.
— По-хорошему говоря, Баттерчих, ты мне изрядно надоела. Вместе со своими завихрениями! Неужели ты всерьез подумала, что я с твоим Бодкином кручу шуры-муры?
— Сейчас уже нет.
— И на том спасибо. Бодкин! Просто смех. Я бы не прикоснулась к Бодкину, даже если бы ты поднесла его мне на особом шампуре под беарнским соусом. А все отчего? А оттого, что для меня существует один- единственный мужчина — мой Амми. Боже, как я его люблю!
— Уж не сильнее, чем я Монти, — возразила Гертруда.
В глазах у нее стояли слезы, но говорила она с жаром. Известие, что эта девушка ей не соперница, пролило целительный бальзам на ее душу, однако ей крайне не понравилось, что та гнушается Монти, даже на шампуре под беарнским соусом.
— Вот и чудесно, — сказала Фуксия. — Будь я на твоем месте, я бы ему прямо так и сказала.
— Хорошо, скажу. Как, по-твоему, он меня простит?
— Домыслы, которые ты высосала из пальца? Естественно, простит. Мужчины в этом аспекте
