из соседней каюты. Отлично. Но до войны дамы не пользовались губной помадой. Это война ее принесла. Итак, если бы не было войны, даме из соседней каюты нечем было бы писать на стене ванной.
— Стюард… — прошелестел Монти.
— Подождите еще секунду, сэр. Мы можем пойти дальше. Что стало причиной войны? Какой-то тип в Швейцарии выстрелил в германского императора.[36] А если бы этот тип не стрелял в императора, не было бы войны, не было бы помады, и вашей соседке нечем было бы писать на стене ванной комнаты.
— Стюард!.. — повторил Монти.
— Только один момент, сэр. Мы еще не закончили. Можно заглянуть глубже. Почему появился на свете тот тип? Потому, что его отец и мать встретились и поженились. Вероятно, они встретились в кино или в другом таком же месте. Очень хорошо. Теперь подумайте сами, сэр. Представьте, что в тот вечер шел дождь, и она осталась дома. Или представьте, что, когда °н надевал сапоги, за ним зашли приятели и увели метать дротики. Что из этого следует? Отец того типа не встретил бы мать того типа, некому было бы стрелять в императора, не было бы никакой войны, не было бы никакой помады, и даме из соседней каюты нечем было бы писать на стене ванной.
— Стюард! — взмолился Монти.
— Сэр?
— Если хотите знать, — сказал Монти, с трудом выговаривая каждое слово, — вы меня переоцениваете.
— Очень жаль слышать это, сэр. Я всего лишь показывал странные и удивительные пути…
— Я знаю. — Монти провел полбу рукой. — Но больше не надо. Ладно?
— Хорошо, сэр.
— Мне грустно, стюард.
— И правда, вид у вас грустный, сэр.
— Да. Видите ли, я помолвлен и собираюсь жениться…
— Надеюсь, вы будете очень счастливы, сэр.
— Я тоже надеюсь. Но буду ли? Вот в чем вопрос.
— Какой вопрос? — спросил, входя, Реджи Теннисон.
Глава X
Эмоции, захлестнувшие Монти Бодкина при виде старого друга, врывающегося в комнату, были примерно те же, только посильнее, что у осажденных воинов в Лакнау, когда они услышали звуки волынок.[37] Именно этот человек нужен был сейчас Монти, как никто другой. Даже если бы здесь собрались лучшие умы человечества, всем им он предпочел бы Реджи Теннисона.
— Реджи! — вскричал он. Тот удивился.
— Странно, — сказал он. — Чудеса какие-то. Я вхожу сюда, в эту тесную каморку, стою в двух шагах от тебя и ты орешь мне в самое ухо: «Реджи!» — и я даже не вздрагиваю. А ведь полчаса назад, если бы какая-нибудь птичка в дальней роще прочирикала нежнейшим голосом, я бы заткнул уши и забился в конвульсиях. И эта перемена, старик, произошла исключительно благодаря стараниям одной малышки, которая вцепилась в мою шею и буквально скрутила ее штопором. Это факт. Своими крохотными ручками она излечила мою больную голову в одну минуту…
Монти запрыгал по комнате почти как Лльюэлин перед Мейбл Спенс.
— К черту твою больную голову!
— А она уже не болит. И доложу тебе…
— Реджи, нам надо поменяться каютами!
— Не понимаю, о чем ты?
— Надо поменяться каютами!
— Но мы уже поменялись.
— Еще раз!
— Как, ты пойдешь наверх, а я вниз?
— Да.
— И поселишь меня рядом с Фуксией? — Реджи печально улыбнулся и покачал головой. — Нет, мой друг, — сказал он. — Извини, но нет. По крайней мере до тех пор, пока ты не предъявишь мне убедительных доказательств, что мой братец Амброз выпал за борт. Ты даже представить себе не можешь, Монти, — продолжал младший из Теннисонов, — до чего Амброз рассвирепел со времени последней нашей встречи. Думаю, он видел список пассажиров. Так или иначе, с тех пор как мы расстались и я пошел на палубу подышать, он ищет меня по всему кораблю, источая злобу и ненависть. Время от времени мне удается от него улизнуть, но он находит меня снова, а найдет — молча уставится и сопит, как дракон. Дурак я буду, если поменяюсь с тобой обратно. И чего тебе понадобилось меняться? Эта каюта даже лучше, чем у меня. Никакого сравнения. Кровать тут мягче, мебель лучше, вместо одной гравюры — две, ковер красивее, стюард симпатичнее…
— Благодарю вас, сэр, — откликнулся Альберт Пизмарч.
— Даже не думай меняться. Ты тут как сыр в масле! А еще здесь есть отдельная ванная…
— Ха!
— Разве нет? Монти скривился:
— Ты упомянул ванную. Пойди и посмотри!
— Да я уже видел.
— Посмотри еще раз.
Реджи удивленно поднял бровь:
— Ты что-то темнишь, Монти. Не понимаю, к чему ты клонишь. Но если тебе так хочется, я посмотрю… Вот это да! — воскликнул он, открывая дверь ванной и отступая назад.
— Видишь?!
— Кто это сделал?
— Твоя подружка Фуксия, губной помадой.
Реджи был по-настоящему потрясен. Теперь он увидел Монти новыми глазами.
— Да, — почтительно сказал он, — ты, наверное, произвел на нее сильное впечатление, раз она такое сделала. Фуксия не такой человек, чтобы водить компанию с кем попало. Очень разборчивая. Прежде чем сунуть мне лед за шиворот, она больше месяца ко мне присматривалась. Вот уж не думал, старик, что ты такой проворный. И ты полчаса назад с ней познакомился?
— Да не знакомился я с ней! Не видел даже!
— Не видел?
— Нет. Я вошел, а тут на стене — вот это. Подозреваю, она к тебе обращалась.
Реджи обдумал это предположение:
— Ага, ага… Да, похоже на правду. Вот здорово, что я переехал!
— Ты не переехал.
— Нет, переехал.
— Реджи!
— Извини, старик, но это мое последнее слово.
— Погоди, Реджи, послушай. Войди в мое положение. Я помолвлен!
— Извини.
— Помолвлен! Собираюсь жениться. А моя невеста может в любой момент зайти в ванную….
— Действительно, сэр! — вставил слово Альберт Пизмарч. Стюард был строг и невозмутим. Двадцать лет службы на флоте не сумели заставить его отступиться от высоких моральных принципов, внушенных ему матерью, воспитывавшей его в викторианском духе.
— О, как вы правы, сэр! Нежная, чистая английская девушка… Она англичанка?
