своими мыслями и пуховкой.
Наконец она изрекла:
— Они кинулся на нас из-за угла.
— М-м?
— Да. Я ухватила Реджи и стала его целовать.
— Понимаю.
— И услышала шум, как будто шина лопнула. А это был Амброз.
— А-ха.
Мисс Флокс нанесла на свой носик последний штрих и отложила пуховку.
— Амброз все слишком серьезно воспринял.
— Кажется, я слышал, как он это воспринял.
— Он стал обзывать меня всякими словами — да, надо с ним серьезно поговорить. Любовь любовью, — заявила Фуксия, — но я не собираюсь смотреть, как кто-то теряет человеческий облик только из-за того, что мне вздумалось поцеловать старого друга. А вы?
— Что я?
— Вы бы стали?
— Стал бы что?
— Ругать Амброза за то, что он из себя такого дурака строит?
— Ну-у-у…
— Что вы хотите этим сказать этим «ну-у-у»?
Монти и сам точно не знал. Может, набраться смелости и попросить, чтобы его не вовлекали в междуусобицу?
По счастью, прежде чем он успел сделать это, она продолжила:
— С писателями одна беда: все они с приветом. Помню, один парень, который ставил диалог в «Тенях на стене», однажды прервал репетицию, чтобы объяснить мне, что когда я говорю «О!», обнаружив труп в багажнике, я должна произносить его так, чтобы звук слетал с моих губ плавно, в форме груши. Ничего себе? Амброз еще похуже.
— Да?
— Да, сэр. Видели бы вы его в Биаррице…
— А что он делал в Биаррице?
— Спросите лучше, чего он там не делал! Только потому, что он ущипнул меня за ногу.
— Амброз ущипнул вас за ногу?
— Да нет, испанец, с которым я познакомилась в казино. К тому времени, когда Амброз разделался с ним, я полагаю, он решил, что побывал на корриде. Небось до сих пор драпает, ведь еще двух месяцев не прошло.
Монти, кажется, не удивился, услышав суровую правду о жизни писателя.
— Реджи говорит, у Амброза всегда был тяжелый характер.
— Да, и все бы ничего. Даже приятно, что твой жених в любой момент может броситься на испанца — а эти испанцы, уверяю вас, бывают очень наглыми. Но когда он начинает вести себя как Кинг-Конг только из-за того, что я поздоровалась с его младшим братом Реджи, это неправильно. Нет, определенно нужно поговорить с Амброзом. Я не намерена терпеть такие выходки. Что я, раба какая?
Монти подтвердил, что она — не раба.
— Правильно, не раба, — согласилась мисс Флокс— Еще чего!
Женщины подвержены быстрым и резким перепадам настроения. До этой минуты трудно было представить себе более строгого и решительного человека, чем оскорбленная Фуксия. Губы ее были сжаты, глаза метали молнии. Но сейчас, ни с того ни с сего, эти губы стали подрагивать, глаза наполнились слезами, и Монти смутился: он понял, что она вот-вот разрыдается.
— Постойте! — забеспокоился он. — Ну что вы!
— У-у-у, — завыла мисс Флокс— У-у-у…
Практически нет никаких добрых слов для ободрения девиц, рыдающих у вас в каюте. Даже самый лучший словарь не поможет. Поможет лишь легкое поглаживание, и ничего, кроме поглаживания. Вы можете применить это средство к голове или к плечу или к чему угодно, главное — применить. Монти выбрал голову, потому что она была ближе.
— Ну-ну, — стал успокаивать он.
Она продолжала плакать. Он продолжал утешать. И некоторое время все продолжалось в том же духе.
Но в утешительском деле есть один коварный момент, на который непременно обратит внимание тот, кто за это дело взялся. Если вы не соблюдаете все правила предосторожности, вы вдруг забываете убрать руку. Вы просто стоите, держа руку на голове утешаемого объекта, отчего сторонний наблюдатель может неправильно вас понять и презрительно поджать губы.
Гертруда Баттервик так и сделала. Она вошла именно тогда, когда Монти допустил такую оплошность. Подержав руку на голове объекта чуть более минуты, он замер в только что описанной позе. Сдавленный крик, похожий на кашель подавившейся кошки, заставил его оглядеться. В дверях стояла Гертруда Баттервик и презрительно поджимала губы.
Глава XII
Момент был опасный, Монти это сразу понял. Первым делом он убрал руку с волос мисс Флокс, да так быстро, словно они и впрямь были огненными. Затем попытался беззаботно рассмеяться. Однако обнаружив, что издаваемый звук больше похож на предсмертный хрип, он пресек его на ранней стадии, и в комнате воцарилась гнетущая тишина. Он смотрел на Гертруду. Гертруда смотрела на него. Затем она посмотрела на Фуксию, потом снова на него. После этого она достала из-под мышки Микки Мауса и положила его на диван, как венок на могилу старого друга.
Монти наконец обрел дар речи.
— А, вот и ты! — проговорил он.
— Да, вот и я, — отвечала Гертруда.
— Как жаль, — продолжал Монти, кончиком языка облизывая пересохшие губы, словно сидел перед фотографом, — жаль, что ты не пришла раньше. Ты бы застала Реджи.
— Да?
Тон, которым она произнесла свое любимое словечко, вряд ли бы понравился знакомому мисс Флокс, автору диалога в «Тенях на стене». Он слетел с ее уст не плавно, в форме груши, а отрывисто и резко, и Монти пришлось еще раз облизнуть губы.
— Да, — сказал он, — ты чуть не застала Реджи. Он был здесь и только что ушел. И стюард — он тоже только что ушел, — он тоже был здесь, приятный такой, толковый малый по фамилии Пизмарч. И Амброз. И Реджи. И еще Пизмарч. Все тут были.
— Да?
— Да. Нас тут было много. Между прочим, вы не знакомы? Это мисс Фуксия Флокс, кинозвезда.
— Да?
— Помнишь, мы видели ее в картине?
— Помню, — ответила Гертруда. — Тебе мисс Флокс очень понравилась.
Мисс Флокс так и вскинулась, как боевой конь при звуке горна:
— Что за картина?
— «Бруклинские любовники».
— Лучше бы посмотрели «Грозу над Полесьем»…
— Расскажите нам о «Грозе над Полесьем», — попросил Монти.
— А я не желаю слушать о какой-то «Грозе», — заявила Гертруда.
И снова возникло замешательство. Его уродливая тень все еще витала над каютой С-25, когда в
