— Вот именно. Когда здесь три часа ночи, там десять вечера. Забывая об этом, моя супруга звонит мне, а меня нет. Звонит в одиннадцать. Нету. Когда я вернулся в «Ритц», я узнал, что она звонила до двух.
— То есть по-нашему — до семи.
— Именно, — глухо отозвался гость. — Вы женаты?
— Еще нет. Как раз собираюсь.
— Собираетесь? — Клаттербак удивленно на него поглядел и докончил круассан. — Ну, когда соберетесь, узнаете: если жена не застает вас всю ночь, требуются объяснения.
— Это понятно.
— Мы-то с вами знаем, что я был трезв, как стеклышко, но… Что вы так смотрите?
— Смотрю? Простите. Вспомнил этот луковый суп…
— Ну и что?
— Вам не кажется, что вы были немного возбуждены?
— Нет, не кажется. Почему вы так подумали?
— Знаете, вы целовали бармена, пели с ним «Старик-река»…[135]
Рассел Клаттербак достойно выпрямился.
— Что же тут такого? В ходе беседы он упомянул, что родился в Мичигане, мало того — в моем родном городке. Естественно, оба мы обрадовались. Не каждый день встретишь за тридевять земель бармена-земляка! Но не в том дело. Когда моя жена спросит вас, где я был, что вы ей скажете?
— М-да…
— Я думал, вам придет в голову что-нибудь получше, — укоризненно заметил издатель. — Такой умный человек! Зачем писать книжки, если не можешь выдумать хорошей истории? Ну, ну, постарайтесь!
Джеф постарался и с третьего захода предложил свой вариант.
— Что вы делали вчера после ланча? — спросил он. Клаттербак махнул рукой, словно беседовал со слабоумным.
— Сами знаете, что я делал. Лег и заснул. Джеф покачал головой.
— Вот тут вы не правы. После ланча я отвез вас в Ровиль. Дело в том, что отцу нездоровится, и я не могу надолго отлучаться. Ну, как?
— Гениально.
— Убедительно?
— Еще как!
— Нельзя оставлять отца без присмотра.
— Конечно! Это бесчеловечно. А что, у вас правда болен отец?
— Нет, здоров.
— Он тоже граф?
— Он маркиз. На одну ступень выше. Маркиз де Мофриньез-э-Валери-Моберан.
— Вот это да! Жена будет в восторге.
— И посмеется над недоразумением. Звонит в Париж, а вы-то — в Ровиле! Конечно, кое-что надо подработать.
— Действуйте. А я схожу к этой барышне. Пока, Джеф!
— Пока, Расе. Жду встречи.
Оставшись один, Джеф принялся оттачивать сюжет, спрямляя острые углы, заполняя досадные пробелы. Однако мысли его при этом были заняты Терри.
До сей поры женщины играли в его жизни незначительную роль. Да, его к ним тянуло, но не всерьез. Они появлялись и исчезали. Он любил их, если тут уместно это слово, но спокойно с ними расставался. Словом, они не очень много значили. Так, что-то вроде игры.
Однако он был романтиком и знал, что где-то ждет та девушка, о которой мечтает всякий романтик. Увидев Терри на яхте, он понял, что это — она. Поэт сказал: «Бродил я средь женщин, искал тебя», и Джеф был с ним согласен. Другой поэт заметил: «Если ты Эми поцеловал, больше не жди и не ищи, ведь целовал ты Эми».[136] Тоже резонно. Оба поэта знали свое дело.
Размышление это прервал телефонный звонок. То был Арчи Брайс, приятель из «Геролд Трибьюн».
— Где ты пропадаешь? — с упреком спросил Арчи. — Я тебе целый день звонил.
Джеф отвечал, что был он в Париже, встречался с издателем.
— С
— Красота! А как он вообще?
— Очень веселый.
— Аппетит при нем?
— Еще бы!
— Скоро он лопнет. Но я звоню по другому делу. Ты не встречал там, в Ровиле, такого Фредди Карпентера?
— Я у него гощу.
— Вот как? Тогда ты ее должен знать.
— Кого?
— Его невесту.
— Невесту? Ничего не слышал. А когда они обручились?
— Позавчера вечером. Кто-то нам сообщил, сегодня — в газете. Такой богач — материал хороший, мы бы хотели интервью с барышней: кто она, где познакомились ну, сам знаешь. Излови ее и разговори.
Джеф засмеялся.
— Мэвис не разговоришь. Она знает два слова: «Да, тетя».
— Что еще за Мэвис?
— Ну, его невеста. Мэвис Тодд.
— Нет-нет. Ты ошибся. Постой, сейчас погляжу. Не «Тодд», а «Трент». А зовут ее Тереза.
Заказав шампанское, Терри стала думать о том, как бы ей утешить сестру.
Купить шоколада? Нет, она его не любит.
Тогда — цветов? Нет, она сочтет это глупой тратой денег.
Решая эту сложную проблему, Терри услышала стук в дверь и, открыв ее, обнаружила не Рассела Клаттербака, а маркиза.
Покинув казино, он хотел было взять такси и съездить в Омаль, ему там очень понравилось; но тут его посетила нежданная мысль, совпавшая с мыслью его бывшей супруги. Кому-кому, подумал он, а Терри сам Бог велел подать в суд. Надо ей это подсказать.
Тихая радость переполняла его. Все складывалось как нельзя лучше в этом лучшем из миров. Сын его Жефферсонг любит эту девицу. Девица тоже любит Жефферсонга. Однако у них нет денег; но это исправит Карпентер. Получив по чеку полмиллиона, останется заняться флердоранжем[137] и звоном колоколов.
Словом, маркиз очень радовался, но знал, как себя держать, и проговорил со всей возможной скорбью:
— Дорогое дитя, я принес дурную новость. Если не ошибаюсь, Фредерик Карпентер сделал вам предложение?
— Да. Он говорит, это вы посоветовали.
— Верно, я. Для человека чести другого пути нет. Однако я не знал, что Фредерик — не человек чести, а бессердечный мерзавец. Только что мне стало известно, что он обручен с Мэвис, племянницей моей бывшей супруги.
— Да, он мне говорил. Маркиз удивился.
