— Комиссар считает, что она — служанка мисс Трент.
— Кто-кто? Да он спятил.
Месье Бюиссонада оскорблял не только тон, но и самый язык. Он презирал английский, полагая, что речь англичанина слишком похожа на бессмысленный птичий щебет.
— Parlez francais, monsieur![139] — заорал он. Клаттербак окинул его еще одним холодным взглядом.
— Как я могу парле фронгсе? Эй, Терри!
— Да, мистер Клаттербак.
— Скажите этому типу с подбитым глазом, что он кретин. Правда, кто тут у них не кретин? Хотя бы у одного француза были все дома!
— Кто эти люди? — спросил комиссар.
— Мои друзья, — ответила Терри. — Толстый — мистер Клаттербак, американский издатель, а тощий и длинный — маркиз де Мофриньез.
Бюиссонад немного отмяк, он почитал аристократию, но дело есть дело.
— Пусть объяснятся.
— Сейчас, сейчас. Вы не говорите по-английски, месье Бюиссонад?
— Нет.
— Тогда вы не поймете мистера Клаттербака, тем более, что он ест. У него домик рядом с нами, в Америке. Мы давно знакомы. Так что можете не сомневаться, что моя фамилия Трент. Тереза Трент, для вас — Терри, мы ведь с вами подружимся. Вот у вас глаз подбит, мне вас жалко. Ударились в темноте?
Комиссара сбить не удалось.
— Свидетель утверждает, что ваша фамилия Фэл-ло-ус. Да вы и сами…
— Сейчас-сейчас. Это сложная история, слушайте внимательно. Представьте себе, что вы с сестрой, две девушки, разводите кур.
Месье Бюиссонад заморгал. Он не смог это представить.
— Вам хочется посмотреть мир, — продолжала Терри. — Внезапно вы получаете немного денег. Теперь, думаете вы, можно съездить во Францию. Ah, la belle France![140] — И Терри поцеловала свои пальцы.
— Я все понял, — сказал Клаттербак маркизу. — «А, ля бель Фронгс!» — это «О, прекрасная Франция!»
— Однако, — продолжала Терри, — мы не могли купить два набора парижских туалетов. Вот мы и решили, что один месяц сестра будет мисс Трент, а я — служанкой. Потом мы куда-нибудь переедем и обменяемся. В Сэн-Роке был ее месяц, и я там стала Феллоуз. А здесь я — мисс Трент. Вы не запутались?
— Нет, мадемуазель.
— Все понятно?
— Да, — любезно отвечал комиссар. — Блестящая мысль.
— И нам так кажется.
— Значит, у вас было мало денег?
— Не очень много.
— Этот отель для вас дороговат?
— Еще бы!
— Охотно верю. А потому, — Любезность его исчезла, словно он нажал кнопку, — когда вам представилась возможность украсть пятьсот тысяч франков из сумки мадам Пеглер, вы ею воспользовались. Поистине, рождественский подарок!
Комиссар взял со стола билеты.
— Мадемуазель собиралась нас покинуть. Что ж, это понятно.
— Что он говорит? — поинтересовался Клаттербак.
— Обвиняет меня в том, — сказала Терри, — что я украла деньги у миссис Пеглер.
— Это еще кто?
— Моя бывшая супруга, — объяснил маркиз. — Я был женат дважды.
— А я вот — трижды, — сообщил Клаттербак. — Однако суть не в этом. Даже француз мог бы понять, что это — ерунда. Вы даже не видели этой сумки!
— Видела, — сказала честная Терри. — Я ее нашла. Но там ничего не было. Конечно, я ее не открывала, но понятно на ощупь.
Клаттербак почесал нижний из трех подбородков, странно глядя на нее сквозь очки.
— Нашли сумку?
— Да. Она была в кресле, за подушкой. Чувствую, там что-то лежит, смотрю…
— И находите сумку?
— Да.
— А в ней ничего нет?
— Так мне показалось.
— А
— Что там пятьсот тысяч франков.
— Господи милостивый!
Когда Терри молила небеса, чтобы не заплакать, маркиз, судя по всему, чем-то подавился, а Клаттербак протирал очки, в дверь постучали.
Комиссару этот звук показался последней соломинкой. Он распахнул дверь и, увидев молодого человека, швырнул ее ему в лицо. Именно поэтому Джеф закачался, прижимая к носу быстро алеющий платок.
Терри закричала. Маркиз вцепился в кресло. Клаттербак передернул в отчаянии плечами, поскольку знал, что здесь, во Франции, может случиться что угодно.
— Глупо, — сказал он, имея в виду поступок комиссара, — очень глупо. Нет, что за народ!
Терри взяла Джефа за руку и отвела в ванную. Бранясь по-французски, он остался там, а Терри, вернувшись, пронзила комиссара взглядом. Потом, не находя слов, ушла в спальню.
Месье Бюиссонад спокойно смотрел ей вслед. Он мог и подождать.
Глава XI
Мистер Клаттербак задумчиво сосал леденец и при этом хмурился. Терри он видел только в летний сезон, но был о ней очень хорошего мнения, другими словами, не верил, что она таскает деньги из сумок. Такая милая девушка! Чушь! В жизни ничего не стащит. Но сумка оказалась пустой…
Предположим, что раньше там лежали деньги. Человек, едва сводящий концы с концами при помощи кур и пчел, испытает огромный соблазн, увидев такую сумму. Кто-кто, а он, Клаттербак, знал силу соблазна. Помнится, он обещал жене сесть на диету, отказавшись от хлеба, картошки и сладостей. Два дня он держался, на третий позавтракал в клубе — ерунда, отбивная со шпинатом — и увидел, как официант несет на соседний столик кусок торта с клубникой. Через минуту-другую он посыпал сахарной пудрой сверкающий холмик и поливал его сливками… а там и другой. Слаб человек.
Пришла пора созвать совещание. Прихватив карамелек, он вывел маркиза на балкон.
— Вот что, маркиз, — сказал он. — Мне это все не нравится. Маркиз вынул носовой платок, надо сказать — один из дюжины, которую он купил год назад в Париже, у Шарвэ, если это зовется покупкой, и отер лоб. Он тоже ощущал, что дело плохо. Чувствительному человеку неприятно узнать, что грехи его вышли наружу, и, при всем своем оптимизме, он не видел ни проблеска надежды.
Его этический кодекс оставлял желать лучшего, шулеры — и те иногда поджимали губы, но были у него и пределы, дальше которых он не 'шел. Одно дело украсть, если очень нужно, другое — спокойно смотреть, как обвиняют прелестную барышню. Поизносившаяся честь Мофриньезов кое-где была
