доносились голоса слуг.
Ивонна тихо открыла маленькую дверцу, и, пройдя в нее, Агравейн обнаружил, что они у стен замка.
— Прощайте, — сказала Ивонна.
Наступила заминка. Агравейн счел необходимым проанализировать ситуацию. С одной стороны, он был рад оказаться на свободе, с другой — он расставался с Ивонной.
Он взглянул на небо, на стены, и шагнул обратно.
— Я не уверен, что хочу уходить, — сказал он.
— О! Беги, сэр рыцарь! Беги! — вскричала она.
— Ты не поняла, — решил объясниться рыцарь. — Я не хочу сказать ничего дурного о твоем отце, но мне показалось, что… говоря без предрассудков… короче, речь шла о выкупе? Ну что ж, я вполне способен…
— О нет! — сказала она дрожащим голосом. — Ему не нужен выкуп.
— Он что, просто любит похищать?
— Нет-нет… я не могу об этом говорить. Беги!
— Да почему?
Она замолчала, потом, решившись, быстро начала:
— Что ж, я скажу. Слушай. У моего отца шесть детей, и все — дочери. Мы бедны, и всю нашу жизнь нам придется провести в этом захолустье. Не имея возможности выдать нас замуж, отец впал в отчаяние. Потом он сказал: «Если гора не идет к Магомету, Магомет идет к горе». Мою старшую сестру он послал в Камелот просить помощи от трехголового великана. Никакого великана, конечно, не было, но она получила сэра Саграмора. Он, должно быть, был известен при дворе?
Агравейн кивнул.
— Моя старшая сестра очень красивая. В первый же день сэр Саграмор напрочь забыл о великанах. Его больше интересовали котята, которые резвились у нее на коленях. А через два месяца справили свадьбу. Потом отец послал мою сестру Элину просить защиты от единорога.
— Кто же выпал ей?
— Сэр Малибран из Девона. Они поженились через три недели, и мой отец… нет, не могу продолжать. Все и так понятно.
— Основную идею я понял, но в моем случае…
— Ты должен был жениться на мне, — тихо проговорила она, но губы ее дрожали.
Агравейн почувствовал тупую боль в сердце. Он знал, что его мечтам не суждено сбыться, но еще не имел тому подтверждений. Сейчас все стало ясно.
— И ты, конечно, поспешила от меня избавиться… Я так и думал. Ну что ж, я не тщеславен. Прощай.
Он повернулся, но она громко вскрикнула:
— Ведь я же тебя спасаю!
— Спасаешь? Я полюбил тебя, как только увидел. У нее захватило дыхание.
Они взглянули друг другу в глаза при свете звезд, и она обняла его.
— Агравейн!
Он заключил ее в объятия. Для новичка у него получилось очень даже неплохо.
Шесть месяцев спустя Агравейн, заехав в лес, решил зайти к мудрецу.
В те дни почти каждый, кто не был полным идиотом, мог устроиться мудрецом. Для этого было необходимо жить в лесу и отрастить большую белую бороду. Мудрец, к которому обратился Агравейн, по какому-то чудесному совпадению, действительно обладал кое-каким здравым смыслом. Он внимательно выслушал историю рыцаря.
— Это так меня озадачило, — говорил тот, — что я решил получить консультацию квалифицированного специалиста. Взгляните на меня. Что вы думаете о моей внешности? Не бойтесь, говорите. Правда, я самый уродливый человек в Англии?
— Ну, может быть, не стоит так преувеличивать? — вежливо заметил мудрец.
— Да все так думают. Все, кроме моей жены. Она говорит, что я красавец. Вы знаете Ланселота? Она говорит, что он со мной и рядом не стоял. Что вы на это скажете? И вот еще: для меня совершенно очевидно, что моя жена — одно из самых красивых существ на земле. Я видел многих при дворе, и скажу вам, она им не чета, но сама почему-то себя не ценит. Что вы на это скажете?
Мудрец погладил седую бороду.
— Сын мой, — начал он, — все очень просто. Настоящая любовь слепа, она не обращает внимания на мелочи.
— В самом деле?
— Вы — родственные души. Поэтому то, что снаружи, не так уж и важно. Настоящая любовь — волшебница, посильнее, чем Мерлин. Она играет странные шутки с человеческим зрением.
— Это да.
— Или скажем так: любовь — великий скульптор. Она берет глину и создает из нее божественные создания.
— Кажется, я понял.
Но мудрец только начал расходиться:
— Или возьмем, к примеру…
— Я понял. Я, пожалуй, пойду. Жена будет ждать к обеду, — поспешил попрощаться Агравейн.
— Мы можем представить ее как…
— Да, да, да. Прощайте. Мудрец обреченно вздохнул.
— Всего хорошего, сэр рыцарь, — сказал он. — И не забудь оплатить мне по счету.
Агравейн вскочил в седло и. поскакал, дивясь чудесам, которые мы порой встречаем в жизни.
В ОТЕЛЕ «АЛЬКАЛА»
В «Алькала», как и во многих других нью-йоркских гостиницах, распределение цен на номера очень напоминает плохо скрученную сигару — слишком толсто посередине и слишком узко на концах. Комнаты на средних этажах очень дороги, настолько дороги, как будто золотой век не ушел безвозвратно, а задержался как раз посреди гостиницы. Номера ближе к чердаку — дешевле; еще дешевле номера на первом этаже.
В самых дешевых номерах и гостиная, и прихожая, и спальня — в одном месте. Один из таких номеров был совсем уж непритязателен: кресло, еще одно кресло, протертый половик, кровать, сильно напоминающая раскладушку. Вероятно, эта кровать годами мечтала стать полкой для книг, но дальше раскладушки ей продвинуться не удаюсь. Был еще и стол общего назначения, залитый тут и там чернилами. Именно за ним ночь за ночью Максвел Резерфорд писал свои рассказы. Иногда у него получалось то, что не стыдно показать миру.
Максвел Резерфорд был англичанином и младшим сыном англичанина. Его удел не отличался ничем от удела младшего сына в любой другой стране. Свою карьеру он начал как один из многочисленных служащих Нового Азиатского Банка, распространившего свои филиалы по всему миру. Учреждение было действительно солидным, и Макси оставалось лишь принимать поздравления родственников, которые справедливо считали большой удачей получить такое место. Однако сам он не разделял их точки зрения. Как ни солидна, как ни престижна была его должность, в ней было слишком мало романтики. И если уж быть до конца откровенными, место было не особенно прибыльным. Макси получал крохи. Таковы были его перспективы, если бы он решил остаться в банке. Но в очень скором времени он уяснил для себя одну простую вещь — в банке он надолго не останется, а выйдя из него, смело ступит на тернистый путь литературы.
