полицию и телефоны он счел для себя обидной, и было ясно, что в свой очередной пеший поход он с собой мамашу Троттер не возьмет.
— Эту вещь нашел не я, мэм. По поручению мистера Трэверса я обыскивал комнаты обслуживающего персонала и обнаружил ее в комнате мистера Дживса, личного слуги мистера Вустера. Когда я поставил мистера Дживса об этом в известность, он сообщил мне, что подобрал ожерелье с пола в коридоре.
— Вот как? В таком случае велите этому человеку Дживсу, незамедлительно явится сюда.
— Очень хорошо, мэм.
Сеппингс удалился, и я бы тоже многое отдал за то, чтобы исчезнуть, ибо я понимал, что не пройдет и двух минут, как Бертраму Вустеру неизбежно придется во всем признаться, разгласить на весь белый свет махинации тети Далии и покрыть ее бедную старую голову смятением и позором. Конечно, Дживсу феодальная верность наложит на уста печать, но нельзя же позволить, чтобы человеку накладывали на уста печать, если это будет означать для него обвинительный приговор в суде да еще язвительные замечания со стороны мирового судьи. Будь что будет, а придется открыться. Кодекс чести Бустеров на сей счет очень строг.
Я оглянулся на тетю Далию и с одного взгляда понял, что мысль ее идет по тому же направлению и что все это ей очень не нравится. При ее румянце побледнеть она не могла, но губы были крепко сжаты, а рука, намазывающая джем на кусочек тоста, заметно дрожала. Выражение лица у нее было такое, как у женщины, которая не нуждается в гадалках и хрустальных шариках, чтобы понять, что с минуты на минуту все взлетит на воздух.
Я так сосредоточенно ее разглядывал, что только при звуках тактичного покашливания отвлекся и обнаружил, что к обществу в столовой присоединился Дживс. Он стоял сбоку и имел спокойный и почтительный вид.
— Мэм? — обратился он к хозяйке дома.
— Эй, вы! — рявкнула на него мамаша Троттер.
Его почтительная поза не подверглась никаким изменениям. Если его и покоробило такое обращение, по внешнему виду заметить этого было нельзя.
— Вот ожерелье, — проговорила мамаша Троттер, направляя на него испепеляющий взор через правое и через левое стекла лорнета. — Дворецкий сказал, что нашел его в вашей комнате.
— Да, мэм. Я намеревался после завтрака выяснить, кому оно принадлежит.
— Ах, вот как? Вы намеревались?
— Я полагал, что эта безделушка — собственность одной из горничных.
— Эта… как вы сказали?.. эта безделушка?
Он снова уважительно кашлянул — это прозвучало как кашель благовоспитанной овцы на склоне дальнего холма.
— Я без труда определил, что это — дешевая подделка из культивированного жемчуга, мэм.
Вам знакомо такое выражение: ошеломленное молчание? Я встречал его в книгах, в тех местах, где герой обрушивает на головы собравшихся поразительное известие, по-моему, оно как раз дает представление о тишине, которая устанавливается в таких случаях. Молчание, воцарившееся за завтраком в Бринкли-Корте после заявления Дживса, было такое ошеломленное, что просто дальше некуда,
Первым его нарушил Л.Дж. Троттер.
— То есть как это, дешевая подделка? Я заплатил за это ожерелье пять тысяч фунтов.
— Ну, конечно, — негодуя, затрясла головой мамаша Троттер. — Он пьян.
Я почувствовал себя обязанным вступиться и разогнать черные подозрения, или что там делают с подозрениями.
— Пьян?! — возмутился я. — В десять часов утра? Не смешите меня. Впрочем, мы сейчас проверим. Дживс, скажите быстро: «Твистер свистнул у Ситуэлла виски и свитер».
Что Дживс и повторил отчетливо и звонко.
— Как видите, — удовлетворенно заключил я.
Тетя Далия, ожившая, как цветок, принявший унцию-другую желанной влаги, выступила с ценным добавлением от себя.
— Да-да, — поддержала она меня. — На Дживса можно положиться. Раз он говорит: фальшивые, значит, они фальшивые и есть. Он в драгоценностях разбирается, как никто.
— Вот именно, — сказал я. — Ему про них все известно. Он проходил обучение по ювелирной специальности у собственной тети.
— У кузины, сэр.
— Да, конечно, у кузины. Простите, Дживс.
— Ну что вы, сэр.
Тут снова втерся Спод.
— Ну-ка, дайте я взгляну на этот жемчуг, — распорядился он. Дживс протянул ему поднос.
— Вы, я думаю, подтвердите мое мнение, милорд.
Спод взял с подноса нитку жемчуга, посмотрел, понюхал и высказал суждение:
— Совершенно верно. Имитация, и не очень искусная.
— Так сразу наверняка сказать нельзя, — усомнился Перси и был изничтожен взглядом.
— Нельзя? — Спод ощетинился, точно шершень, чьи чувства ранены бестактным замечанием. — Нельзя сказать наверняка?!
— Разумеется, он может сказать наверняка, — заступился я за Спода, не то чтобы уж прямо дружески шлепнув его по спине, но с таким свойским выражением, которое свидетельствовало о дружеской поддержке со стороны Бертрама Вустера. — Он же знает, что внутри культивированной жемчужины имеется зерно. Вы с первого взгляда разглядели зерно, верно, старина Спод, вернее, старина лорд Сидкап?
Дальше я собирался поговорить о том, как в раковину впихивают инородное тело, чтобы обмануть моллюска, а он верит и принимается одевать это тело слоями перламутра — я все-таки считаю, что нехорошо это, надувать моллюска, который хочет только одного — чтобы его оставили в покое наедине с его мыслями, — но Спод встал.
— И весь этот переполох — во время завтрака! — с глубоким негодованием произнес он. Я его вполне понял. У себя дома он, наверное, поглощает утреннее яйцо в уютном одиночестве, прислонив свежий номер газеты к боку кофейника, и никакие страсти не бушуют вокруг и не мешают спокойствию. Он вытер рот и вышел вон через стеклянную дверь, болезненно поморщившись и приложив руку к макушке, когда раздался голос Л.Дж. Троттера, притом такой силы, что от него чуть не лопнула его чашка с чаем:
— Эмили! Объяснитесь!
Мамаша Троттер направила на него лорнет, но с таким же успехом она могла бы воспользоваться и моноклем. Троттер встретил ее взгляд, и мне показалось — утверждать не берусь, так как он сидел ко мне спиной, — что в его глазах была железная твердость, от которой у мадам размякли все кости. Во всяком случае, когда она заговорила, звук ее речи напоминал, как я как-то слышал от Дживса, писк ранней пташки на рассвете.[59]
— Я… я не могу этого объяснить, — залепетала… да-да, залепетала мамаша Троттер. Я хотел было написать «забормотала», но «залепетала» выразительнее.
Л.Дж. Троттер взлаял, как тюлень:
— Зато я могу! Вы опять тайно снабжали деньгами этого своего братца.
О братце мамаши Троттер я услышал сейчас впервые, но нисколько не удивился. Я знаю по собственному опыту, что все жены преуспевающих бизнесменов обязательно где-то прячут сомнительных братцев и время от времени их тайком подкармливают.
— Нет, не снабжала!
— Не лгите!
— О! — съежившись, воскликнула бедная женщина и еще больше съежилась. Сцена приобрела совсем невозможный характер, и тут Перси, замерший за столом в виде чучела, изготовленного мастером- таксидермистом, не выдержал страданий матери и встал, как встают, когда кто-нибудь из сотрапезников провозгласит тост «За дам!». Опасливо, точно кот в проулке, боящийся получить обломком кирпича в бок, он открыл рот, однако голос его прозвучал, хоть и тихо, но твердо:
— Я могу все объяснить. Мамаша не виновата. Она хотела почистить жемчуг и поручила мне отнести
