американским империализмом?' Этот парализующий американцев 'guilt complex'
До этого зашел к Веронике Штейн на ее службу, посочувствовать ее 'горестям'. Разговор о Солженицыне, о ненависти к нему 'третьих'…
В радио 'Свобода' мне дают какой-то монархический журнальчик 'Нива', где перед яростно-антисолженицынской статьей (агент КГБ!) напечатана фотография его, крестящего лежащего в гробу Сталина (то есть 'трюкаж' известной фотографии похорон Твардовского).
Жду, жду свободного времени. А вот когда, как вчера, выдается полдня и вечер полной свободы в полном одиночестве (Л. на конференции) – ничего не выходит. Читал французские журналы, смотрел новости по телевизии…
Читаю – медленно – 'Зияющие высоты' Александра Зиновьева. Книга замечательная, бесконечно умная, граничащая с каким-то ясновидением. Что-то от свифтовского 'Гулливера' – беспощадность, неумолимость, логичность…
Три дня медленной, мучительной в своей медленности, работы над 'Таинством благодарения'. И все же сразу чувствуешь себя иначе.
Сегодня – прогулка по Бродвею от 96-й до 120-й улицы. Сколько воспоминаний!
Мучительная жалость к Л. как теперь уже постоянный фон нашей жизни. Но зато как болезнь очищает все, мне иногда кажется, что я никогда не был с нею счастливее, чем в эти четыре месяца.
Служил утреню. После вчерашнего дня в солнечном одиночестве Park Ave., после вдумывания, вживания в 'благодарение' особенно чувствовал сегодня именно
Книга Зиновьева. Скрытая, но все же очевидная полемика с Солженицыным. Солженицын для него все-таки порождение 'Ибанска', остающееся потому как бы внутри 'ибанской' системы, 'менталитета'. Прочел только половину (кошмарный микроскопический шрифт, 500 страниц!). Когда читаешь, точно тебя засасывает какая-то безнадежная, и все же fascinant
Исповеди, телефоны, разговоры. Как ясно, что в Церкви безостановочно работает дьявол. И как ясно для меня, что эта столь ощутимая работа дьявола есть лучшее доказательство Божественности Церкви. И вот почему так опасна 'психологизация' всего, заливающая и Церковь. Она скрывает дьявола, мешает распознать его,
1 'комплекс вины' (англ.).
2 завораживающая (фр.).
439
Михаила Архангела. Ранняя Литургия. Сегодня – 45 лет тому назад! – смерть [в корпусе] ген. Римского-Корсакова, первая 'осознанная' мною смерть, впервые пережитое мною чувство непоправимого, необъяснимого
Вчера в лавке, куда мы зашли с Л., оглушительные звуки радио. Какой-то мужской голос на непонятном языке – греческом? испанском? – повторяет все одну и ту же фразу под ритм, бешено-настойчивый, оркестра. Я спрашиваю Л., входит ли этот повторный вопль и этот ритм в область и понятие музыки. И мы долго говорим об этом. Мне думается так. Входит, если под музыкой разуметь всякий звук, исполняемый ритмически, и не входит, если разобраться в природе и ритма, и музыки, и, шире, искусства. Вот эта современная музыка, вся сведенная к ритму – в вопле, в оркестре и т.д., мне кажется, [стремится] (и это мечта современного искусства) выразить, выкричать, 'вы – что угодно' – тот животный ритм, ту 'пульсацию', которая 'пульсирует' – животно, бессознательно – в мире и во всей жизни, все то, что
Только что раскрыл 'Русскую мысль': умер Ваня Морозов! Целый кусок жизни. Подворье в голодные и холодные немецкие годы, Движение и под конец все собою отравившая, несчастная склока в 'ИМКА-Пресс'…
Три дня странствий: в субботу 11-го в Чикаго на хиротонии о.Бориса Гижа в епископы. Очень подлинное, очень полное и светлое торжество. Своя паства,
Ранняя обедня (св. Иоанна Златоуста), которую служил соборне с восемью священниками!
440
По дороге в Sea Cliff: последние листья, все прозрачно, за всем далекое серое небо. Как я люблю это время года, таинственное 'свидетельство' этих 'сквозящих' деревьев, этого медленного погружения всего в холод и темноту, в которых вот-вот зажгутся рождественские огни…
Только что с [аэропорта] La Guardia после трех дней в Wichita (Канзас). Retreat, интервью, службы, лекции – устал бесконечно, но и радость от внимания, интереса, с которым слушали, от этого погружения в 'народ Божий'. Всегда глубокое впечатление от американской равнины, от огромности этой страны, от 'душераздирающих' закатов, от этого огромного неба. И странное, радостное чувство – это моя страна… America the Beautiful…
Все эти дни под темным грузом страшной новости о В.Морозове. Он повесился! Ваня Морозов повесился! Эти слова до того невозможны в этом сочетании, что – каждый раз – ударяют своей бессмыслицей, своим ужасом… Прикосновение к самому 'князю мира сего'.
Кончил в аэроплане – наконец! – 'Зияющие высоты'. Какая безнадежно грустная книга и какая талантливая! Солженицын в 'Архипелаге' пишет ужасы, вводит в страшный мир – но мир все-таки, по сравнению с зиновьевским, человеческий. Эта книга о полном расчеловечении, действительно – о крысах. У Платонова в 'Чевенгуре' есть хотя бы 'гротеск', это кошмар, который должен, не может не кончиться. Здесь – одна дурная бесконечность, бесконечное, неизбежное превращение всего мира, всей жизни, всей действительности в ад.
Длинный разговор вчера с [друзьями] о Церкви, о национализме. И вот – бурное рожденье, толкотня, суматоха идей в голове.
Всю неделю под впечатлением страшной трагедии в Джонстауне (Гайана): 'религиозное' самоубийство 900 человек по приказу главы секты Джима Джонса. Как тонка, как хрупка наша рациональная, 'комфортабельная', потребительская и т.д. цивилизация. Смотрю на лица спасшихся от этой добровольной бойни – такие же лица, как на улице – у каждого. Те же чистые рубашки, blue jeans, тот же
